09.07.10
17:43:27
Родная, здравствуй. Наша ужасная жара наконец-то спала, и можно спокойно сидеть на крыльце, не опасаясь вот-вот потерять сознание от перегрева. Скоро будет гроза. Она надвигается медленно, неспешно, прочищая горло звучными далекими раскатами, красуясь глубокой свинцовой серостью увлажненного брюха. Уже выслан авангардом мощный порывистый ветер, вдохновленный до безжалостности глашатай, уже воздух истончился до удивительной предгрозовой ясности, словно бы заранее уступая пространство существования воде. Мой бумажный журавлик трепещет на столе – вот-вот взлетит.
Я написала все это и удивилась, насколько глубокое удовлетворение каждый раз приносит оповещение собеседника о погоде. Ведь, по сути, безумно бессмысленное действие, не несущее никакой информации, глубоко безразличное другой стороне. Конечно, можно вспомнить трудность зачина любого разговора, «вечную», но в то же время самую нейтральную из возможных тему и все прочее. Еще, конечно, параметр визуализации. Тебе гораздо проще будет читать, представляя себе предгрозовой ураган и темную тучу, свежевыкрашенное желтым и вишневым крыльцо. Но все же, согласись, это не обычный ключик от неловкости, здесь что-то более важное. Пожалуй, дело во временной и географической самоидентификации. Как только я это написала, все последующие слова оказались вызволенными из аморфной безотносительности, обрели твердую почву под ногами. Лето, девятое июля две тысячи десятого года, дача, накануне грозы. У них есть адрес, паспорт, прописка. Я как бы отрекаюсь от их безвременной запертости внутри меня, отстраняю и получаю право смотреть на них со стороны. Я оставлю их здесь, накануне грозы, в девятом числе июля месяца, я оставляю за собой право потом отречься от них, переиграть, или, наоборот, любовно достать когда-нибудь из архива, сдуть пыль и поставить на рабочий стол. Этим я подтверждаю такую важную истину: я не есть они. Они – это еще и следствие этого года, этого месяца и этого дня, утренней уборки в доме, окрошки на обед, испачкавшейся юбки и еще миллиарда причин.
Кстати, вот оно, одно из многого упущенного мной в прошлом письме тебе. Читая слова, написанные нам другим человеком, мы думаем: так вот он каков, так вот как он мыслит, так вот что его заботит. Мы неумышленно перестаем различать грань между словом и человеком. Мы начинаем думать о нем исключительно исходя из его слов. Иногда что-то задевшее нас запоминаем на месяцы и годы, и много времени спустя, когда уже изменилось и время, и человек, смотрим на него сквозь искривленный зеркальный остов тех слов. Но ведь для этих искажений необязательно нужны годы! Слова вырываются случайно, необдуманно, приблизительно, они могут быть всего лишь следствием минутной увлеченности, а мы неосмотрительно принимаем их за чистую монету вечной ликвидности…
Прости, родная, у нас началась гроза, а я опять расфилософствовалась. Пойду прогуляюсь. Ты же знаешь, как я люблю гулять под дождем.
Береги себя.
Твоя Кэти.