Знаете, иногда такое бывает: вдруг внезапно потрясающе остро, просто до боли начинаешь вдруг видеть красоту мира.
Останавливаешься, как вкопанный, посередине моста, и потрясенно смотришь на блик заходящего солнца на колокольне Никольского, и на парк, и на собор, и на всю площадь, и выглядывающий Троицкий, на все вот это вместе, и понимаешь, что вот никогда-никогда в жизни ничего прекраснее, идеальнее, мощнее не видел, хотя ходишь тут едва ли не каждый день, все как будто вымыли дочиста, даже воздух, сравняли углы, добавили четкости и углубили цвета, и все настолько невозможно прекрасно, что ноет где-то в солнечном сплетении, и можно только стоять здесь целую вечность, потому что все остальное перед этой сверх-красотой совершенно глупо и неважно, она парит над всем, она поглощает все и не помещается в твоем сердце, оттого так ноет под ребрами.
И едешь дальше, и теми же глазами видишь Театральную, вид на Исаакий, и везде останавливаешься и просто не в силах двигаться дальше, можно только пойти и умереть, потому что так невозможно прекрасен этот мир, тебе дорогу перелетают чайки и снова с потрясающей ясностью понимаешь, что любишь этот благословенный город больше жизни.

Если бы можно было видеть так всегда, я бы сошла с ума. И это не фигура речи. Нельзя когда так... Слишком.