Экскурсовод, который водит нас по крепости, работает там в два раза дольше, чем я живу на этом свете. Весь его рассказ даже через невзрачный голос проникнут какой-то отеческой любовью к этим стенам.

Врезаются в память некоторые фразы - как ножом.

Среди страшной разрухи, недалеко от неясного остова храма встречается одно отлично восстановленное здание. Тюрьма.
"В советское время первым делом восстанавливали тюрьмы. На остальное денег и сил обычно уже не тратили".
Тюрьмы здесь две, нас проводят по каждой. Страшные, одиночные камеры. Из тридцати шести заключенных сюда народовольцев до амнистии дожили только четырнадцать. И это только народовольцы.
"Сбежать можно было отовсюду, бежали из Матросской тишины, из Крестов, из Бутырки... Отсюда ни разу не сбежал ни один заключенный."

У высокой стены перегорожена лестница.
"Всегда находятся те, кто забирается. Некоторые падают. Я своими руками выносил отсюда два трупа". В этот момент я понимаю, что отныне табличка "Вход воспрещен" на исторических зданиях становится для меня почти священной. Не потому что я боюсь сорваться. Потому что я вдруг понимаю, что происходит в голове этого человека, когда он видит кого-то на этой стене.

Он рассказывает о блокаде, когда крепость держала Дорогу жизни, о страшных военных годах. Я украдкой смахиваю слезы и наглухо запираю в горле вскрик. Еще не хватало. Люди вокруг меня полувежливо-полулениво воспринимают получаемую информацию.

"Стреляли во всех подряд. В немцев, расположившихся на берегу и в мирных жителей, не успевших эвакуироваться. В мальчика, подошедшего к реке набрать воды, в дом, где затопили печь, чтобы накормить чем-то семью. Потом это все списали на немецких оккупантов.
Я разговаривал с военными. Они объясняли: "На войне мы стреляем во все, что движется. Это нормально". Война - это страшнее, чем нам кажется".


После тюрем и подземного хода мы выходим на свет. Ребенок за мной радостно вопит: "Солнышко! Мама, смотри, мое солнышко!". Я молчу, но у меня такое ощущение, что я провела в склепе десятилетия и вдруг вырвалась в мир. Через ворота нас выводят на берег Ладожского озера.
В меня опрокидывается мир.