Или вот вчера вечером иду гулять такая красивая в платьишке и соломенной шляпке, даже прям на каблуке небольшом, только кофточка сверху, да палантин накинут, а навстречу мне люди в куртках и пальто, смотрят и улыбаются, и машины сигналят приветливо, и на Неву, куда же после дачи, как не на Неву, тихо и легко, почти девять вечера - а еще солнце вовсю, идешь себе легонечко, шаг с мыска на каблук, чтобы тихо и невесомо, потихонечку холодает и в какой-то момент становится зябко, думаю - погреться бы, да где тут, посередине набережной, и тут подъезжает лимузин, стекло опускает, и водитель радостно кричит: "Девушка, какая у вас шляпка чудесная! И идете красиво очень". Я смеюсь, благодарю и желаю хорошего вечера, он взаимно, собирается уже отъезжать, но вдруг останавливается: "Может, вас покатать немного, или подвезти там?". Я уже почти успеваю по привычке отказаться, но смотрю на добрый прямой взгляд и киваю: "А давайте". И мы катаемся, болтаем про всякое, а солнце все не собирается садиться.
И потом еще завернуть к моим замечательным, Скальд играет в какую-то очень красивую игрушку, а Рос совсем сонная, в желтом сарафанчике и разных полосатых носках, и очень-очень красивая, и хорошо-хорошо.


Или вот сегодня - после утреннего солнца налетает ветрище и ждешь-чуешь: ливень, скоро должен быть ливень, и сначала мелкими крапами, а потом действительно холодной стеной, и лететь сквозь нее на Шорохе, вымокая до нитки крупным и весенним, казалось бы, что может быть лучше вообще, но вылетаешь на Садовую и вдруг прямо перед глазами из-за туч выходит, выблескивает, высвечивается солнце, и все-все - мокрый асфальт, окна, машины, все разом взрывается расплавленным золотом, вся улица вширь и вглубь становится разом рекой света, и смеешься в голос, потому что от такой красоты или смеяться, или плакать, по привычке отдаешь честь пожарному на вышке и чувствуешь, как разворачиваются крылья - прямо сквозь грудную клетку.

Потом начинаешь люто мерзнуть, конечно же, но тебе выдают сухую и теплую, желтую-прежелтую футболку, прощаешься и едешь дальше, дальше, еще быстрее, пока не устаешь и не падаешь на скамейку в сквере, снова начинаешь дрогнуть, но добрые люди видят, подходят и говорят - "Нет, девушка, не годится так, вы же замерзнете совсем. С Пасхой вас!" - и наливают на два пальца водки в стакан, я благодарю и опрокидываю - и правда заболеть негоже, а виски под рукой нет, сажусь ехать дальше, и тут вспоминаю, что есть чудесная Кара, звоню, приезжаю, укутываюсь в тыщу одеял, меня отпаивают горячим молочным улуном и мы едим столовыми ложками финский йогурт из ведра, и смотрим четвертый сезон Доктора.

Я хочу писать длиннющие письма от руки, но все одергиваю себя: "Женщина, пожалей человека, он-то в чем виноват столько бессмыслицы читать". И вообще одергиваю, одергиваю, одергиваю, но понемнооооожечку, милилишажками перестаю это делать, потому что я все равно вот так все, и дело не в "быть собой" - ну кто эту ересь выдумал вообще, а просто быть, целиком быть и свершаться в этом мире органично ему, и не сдерживать этого самого "быть", и не пытаться его обмануть.

Я сижу дома в желтой-желтой футболке, полосатых-полосатых гольфах и клечатом-клечатом пледе и так сильно люблю, что это уже совсем переходит в абстрактность.
А через пару дней меня ждет май и цветущая Москва. И это отлично, как ни крути.