Ходит бечевой небесных равнин...
Как последние годы - самый терпкий, самый хаотичный, самый внезапный и странный месяц. Единственный, когда сущность становится смыслом как таковая - ветер и только ветер.
А вниз по Волге - Золотая Орда,
Вверх по Волге - барышни глядят с берега.
Ох, козельское зелье - живая вода;
Отпустите мне кровь, голубые снега.
Как мирила нас зима железом и льдом,
Замирила, а сама обернулась весной.
Как пойдет таять снег - ох, что будет потом,
А как тронется лед - ох, что будет со мной...
Ужасно давно повелось, что на май и июнь выпадают почти все самые тяжелые испытания, самые большие потери, самые нелепые смерти. Осенью или зимой, кажется, было бы переживать легче, осенью и зимой еще нарастает хоть какая-то защита, если не броня, то хоть плащ, осенью и зимой я хоть как-то дистанцируюсь от мира, но поздняя весна и лето - это вершина доверия миру и разделения его - и руку уже не можешь поднять не только для удара, но и для защиты. Но это же и выручает - тысяча потоков льется сквозь тебя непрерывно, и что бы ни происходило - ни на секунду нельзя перестать любить, принимать и радоваться, как бы нелепо и невозможно это бы ни сочеталось.
А то ли волжский разлив, то ли вселенский потоп,
То ли просто господин заметает следы,
Только мне все равно - я почти готов,
Готов тебе петь из-под темной воды;
А из-под темной воды бьют колокола,
Из-под древней стены - ослепительный чиж.
Отпусти мне грехи первым взмахом крыла;
Отпусти мне грехи - ну почему ты молчишь?
Ты гори, Серафим, золотые крыла -
Гори, не стесняйся, путеводной звездой.
Мне все равно - я потерял удила,
И нет другого пути, только вместе с тобой...
Давно привычная статика восприятия - мне всегда было двадцать два, я всегда носила юбки и наушники, меня всегда принимали с рук на руки любящие и любимые друзья, у меня всегда была блок-флейта и две губных гармошки, всегда были коричневый, зеленый, красный и латунь, всегда был Алтай на расстоянии вытянутой руки, всегда был Марк Аврелий и Бредбери в сумке, всегда была светлая грусть, всегда были запястья в браслетах, всегда был огромный зеленый свитер и шали вместо курток, всегда было молоко и черешня, всегда было отсутствие отторжения от чего бы то ни было, всегда был бесконечный день, всегда были Го и еще тысяча штук, всегда на будильнике стояла "Иди через лес" и просыпаться было легко, всегда были чужие светлые кухни и квартиры, всегда была беззаботность напополам с пониманием, чего я хочу, всегда под тонкой загорелой кожей теснилось столько любви сразу, что ни для чего больше места уже не оставалось.
Вот так и вся наша жизнь - то secam, а то pal;
То во поле кранты, то в головах Спас.
Вышел, чтоб идти к началу начал,
Но выпил и упал - вот и весь сказ;
А вороны молчат, а барышни кричат,
Тамбовской волчицей или светлой сестрой.
То спасительный пост, то спасительный яд;
Но слышишь, я стучу - открой!
И если это все чего-то стоит, и если я чего-то когда-нибудь все же заслужу, и если мое косноязычие все же может хоть что-то рассказать, и если...
Укажи мне путь, и я пойду по нему, дай мне слово, и я не предам его, благослови мое дело, и у меня хватит сил.
Так причисли нас к ангелам, иль к свите зверей,
Но только не молчи - я не могу без огня;
И, где б я не шел, я все стучусь у дверей:
Так Господи мой Боже, помилуй меня