Ты придумываешь историю. Персонажей, которые живут в ней. И несколько лет ты ходишь с этими персонажами и с этой историей в голове. Она обрастает другими тоненькими ниточками-историями, шире и шире, хотя ты не записываешь почти ничего из придуманного. Ты сживаешься с этими персонажами, привыкаешь к нам, они незаметно становятся частью твоей повседневности.
А потом ты взаправду встречаешься с ними.
Мои друзья придумали для меня не приключение - мои друзья придумали для меня чудо.
Вчера я разгадывала загадки, придумывала истории и бегала по городу, встречаясь с самыми взаправдашними жителями моего Маяка.
Тетушка Сольвейг - Рожик.
Инга - Полиночка.
Февраль - Скальд.
Кошка - Соня.
Сахарница - Кара.
И, конечно, мистер Д., сотрудник Ведомства разделенных миров - Рос и Смотритель маяков Томас из рассказа Рос - Аланкун.
"Иногда вещи нужно знать. А иногда - забывать".
"И тогда рыбы стучат об лед - получается очень красиво. Полосы от коньков как нотный стан и рыбы-ноты". "А вы не пробовали записать мелодию?". "Нет! Вы что, это же несерьезное занятие! ... На самом деле пробовал. Очень красиво".
Я не знаю, как объяснить это - когда ты говоришь с существом, которое придумал сам. Спрашиваешь и рассказываешь, и понимаешь его все лучше, и видишь все яснее, и веришь в себя все больше. Как рассказывала Февралю про Петербург. Как спрашивала у Сахарницы, откуда она. Как следила за неспешностью Кошки. Как робела перед Тетушкой Сольвейг, и все равно тянулась к ее бесконечному и спокойному теплу. Как разгадывала ноты на ладонях у Инги.
И, конечно, как писала дарственную Петербургу - короткое вступление между нотными станами Грига и письмо, в котором точно знала, каким должно быть каждое слово.
"Только ноги не промочи".
"Чай - он специально чтобы успокаиваться. Его для этого китайцы и придумали - жили, а вокруг варвары, варвары, все пытаются нападать, страшно же. Поэтому они придумали чай. А потом - порох".
Иногда мне было ужасно жаль, что не было с собой фотоаппарата. Хотя, наверное, так лучше.
Не знаю, как они все умудрились так попасть в образы из моей голове, о которых я почти ничего и н рассказывала никому.
Очень хочу запомнить - Денис, который сидит на солнце на гранитном выступе моста Ломоносова, скрестив ноги.
Морковные колготки Инги и разрисованные руки. Оранжевый шарф Тетушки Сольвейг в темных локонах и оладьи в траве. Пугливо выглядывающий на улицу Февраль с разметавшимися по черному пальто черным волосами. Сахарница, которая протягивает шляпу с сахаром, сидя на пледах на крыше. Кошка с керосиновой лампой в пустом и звучащем холле Витебского вокзала. И, конечно, Томас в полумраке под зонтиком Оле-Лукойе и с длинной-длинной трубкой.
Те, кого ты выдумал, кто зажил своей жизнью сначала в твоей голове, а потом и так вот, и за кого ты в ответе.
Полумрак и свеча по кругу, и каждый из них говорит прежде, чем зажжется керосиновая лампа и они отправятся домой, на Маяк.
Когда свеча доходит до моих ладоней, я уже почти не могу говорить.
Я периодически плачу от счастья, любви и благодарности. Бывает такое. Но я не помню, чтобы я когда-нибудь от этого всего так рыдала.
И комната-маяк.
Мне кажется, ничего в этой жизни не сможет быть круче, чем эта история, которую я сама, взаправду пережила с моими любимыми созданиями.
"Теперь мне придется написать все-таки эту книгу, - смеюсь я. - Хотя бы ради страницы с благодарностями". А бонусом - эта история, как Петербург утащил к себе Маяк с его обитателями, и автору пришлось с их помощью всех вызволять.
В этот момент я верю, что не шучу.
Как бы там ни вышло, а Тетушка Сольвейг - Рожик, Инга - Полиночка, Февраль - Скальд, Кошка - Соня, Сахарница - Кара, мистер Д. - Рос и Смотритель Оле-Лукойе Томас - Аланкун (хотя на самом деле Лодчник, конечно), еще плотнее угнездились теплом на маяке в моей голове.
И северное море вокруг, конечно же.
Сказать, что я люблю, благодарна и счастлива - ничего не сказать.