Когда я не могу никого видеть и ни с кем разговаривать, оказываюсь вечером с кружкой вина в дорогой редакции, утыкаюсь в любимого главного редактора и с наслаждением слушаю всех этих умных и очень хороших людей вокруг. И это, конечно, много про меня говорит.
Галя вдруг так хвалит за интервью, что хочется провалиться куда-нибудь далеко под землю и думаешь - черт, может, я и правда иногда немного умею в слова.
Мой дорогой буддист присылает из Индии подарки - тонкий белый хлопок рубашки, расшитый зеленым, желтым и коричневым, струящийся и сияющий палантин - шелк и шерсть, раскинувшая крылья сова и блокнот с плотными едва сероватыми страницами, в которых проступают золотые лепестки и волокна. "Чтобы ты почувствовала, что я на самом деле рядом".
С его родителями хорошо и спокойно, мы сидим и болтаем на кухне почти до закрытия метро. Чертовски люблю родителей моих друзей, они как правило и сами удивительные. А когда его отец показывает мне свои работы, я замираю и вся падаю куда-то в них - удивительная красота, очень живые.
Или вот как-то еще раньше было - гуляли с моим дорогим руфером, девочка в сари рисовала на улице мандалы цветным песком, а мы, конечно, говорили обо всем сразу, а потом он приводит меня в мастерсткую к своему лучшему другу-художнику, я устраиваюсь на полу и падаю в картину на стене. "Как думаешь, как она называется?" - спрашивает художник. Я немного медлю, а потом начинаю говорить, что вижу. И знаю, что вижу точно, без всякого искусствоведения, одним сердцем и разумом. Потом мы обсудим еще очень много, и это такой восторг - говорить не с теми, кто много знает про искусство, а с теми, кто его действительно видит. "Сюда гости приходят очень редко, но метко", - улыбается художник. Мы пьем один из лучших чаев в моей жизни, передавая чашу по кругу, и я любуюсь тем, как эти двое дополняют друг друга, как вместе они гармоничнее, чем по отдельности.
Да что мне вообще может быть страшно или не по силам с моими волшебными друзьями.