Снилось, что разбираю блокадные документы на одной из дач Ленобласти. Запомнила одну записку: "Сделали второй прорыв кольца. Но здесь тоже нет ни еды, ни детских игрушек".
В удивительно мироощущенчески точном "Путеводителе по переименованному городу", который я люблю в каждом слове, Бродский пишет: "Блокада - самая трагическая страница в истории города, я думаю, именно тогда имя "Ленинград" было наконец принято выжившими жителями как дань памяти мертвых: трудно спорить с могильными надписями. Город неожиданно стал выглядеть состарившимся; словно бы История наконец признала его существование и решила наверстать упущенное здесь своим обычным способом: нагромождением трупов".
Вроде бы я уже третье, четвертое и пятое одновременно поколение тех, кто прошел через блокаду (не все, как водится, насквозь), но не то чтобы в моем мироощущении правомерность имени "Ленинград" связано хоть с чем-то другим. Даже неделимая вселенная ленинградского рока, совершенно особый мир, созданный Ленинградом и создававший Ленинград - тоже производная, и это эхо из нее не исчезает никогда.
То же с моими эмоциями относительно соответствующей строчки в паспорте или с внутренним ощущением от того, что про себя я всегда идентифицируюсь ленинградкой.
--------------------------
Близость выборов, когда мне не удается избежать мыслей о них, вгоняет меня в тоску и желание рыдать, а за последнее время я дважды на политические вопросы вслух отвечала, что моя политическая позиция - внутренняя эмиграция, и я не хочу и не буду об этом говорить. Мне трудно было смириться с этим и тем более сказать вслух, потому что несмотря на все доводы разума, внутренне это все равно воспринимается как поражение и слабость. Я закрываю глаза, думаю о том, что больше не хочу рыдать каждый вечер, о том, как много есть других очень важных вещей и выдыхаю.
"Это город, где как-то легче переносится одиночество, чем в других местах, потому что и сам город одинок. Странное утешение черпаешь в сознании, что вот эти камни не имеют ничего общего с настоящим и еще меньше с будущим. Чем глубже погружаются фасады в двадцатый век, тем неприступнее они выглядят, не обращая внимания на эти новые времена и их заботы".