Из хрустального последних недель
Засиживаюсь на дне рождения у Саши, думаю уезжать и вдруг понимаю, что не поможет мне такси. С моими компактными перемещениями давно привыкла, что о мостах нужно беспокоиться только на Ваське и Петроградке, даже в голову не пришло, что весь север вообще-то тоже через Неву.
А, впрочем, и ладно, провожаем последних гостей и садимся говорить до утра в темную комнату, куда светит уличный фонарь - об очень важном, звенящем, корневом. "Это такое счастье, - говорю - мы с тобой ведь такие разные, а все равно друг друга так внимательно слушаем, и слышим, и принимаем". "Чудо какое-то", - кивает Саша.
Мне никогда не приходит в голову, что он годится мне в отцы, потому что во всех наших бессчетных разговорах не мелькает ни намека на неравность. Я не знаю, как так вышло, что Саша всего за пару лет стал, пожалуй, самым близким моим другом в Питере, но это правда чудо какое-то.
Я просыпаюсь от того, что мне на голову светит теплое солнце, прибираю тихонько гостинную и иду варить кофе на кухню, где Аля уже готовит завтрак, потихоньку просыпаются дети. И это почти забытое, очень нежное ощущение семейного завтрака. Саша почему-то рассказывает детям про пражского Голема, я улыбаюсь и думаю о том, что мои друзья и их големы тоже сейчас в Праге. В окна светит солнце и мир очень маленький и очень теплый.
Или вот мы с важным для меня человеком сидим после игры в лодке (темное озеро тихонечко толкает корму, одна бутылка вина на двоих) и говорим обо всем, что не было сказано за последние пять лет, и грусть, досада и неловкость уплывают прочь по темной воде - кажется, это правда самая нелепая история в моей жизни. Край юбки намокает от скопившейся в лодке воды, я отдаю плащ и тихонечко начинаю мерзнуть, но во всем этом столько прозрачного счастья и облегчения, что хочется только, чтобы ничего никогда не заканчивалось.
Или вот мы с Калем после дня судейства на Мамонт-шоу идем гулять от нашего костра и в какой-то момент приходим на звук гитары к костру, где видим ребят из почти всех команд, которые завоевали сегодня наши сердца. Нам тут же подают глинтвейн и самую вкусную в мире курицу и теснятся, чтобы дать нам место. Все таке молодые, лет двадцать-двадцать пять, пожалуй, радостные и живые. И песни все как на подбор, одна другой лучше - не знаю, сколько мы сидим там, пока Калем не уходит посмотреть, что за шум на главной поляне, а потом Ленчик с Охзаром приходят забирать меня. И еще песни, и вальс с Охзаром под звездным октябрьским небом, и просто танцевать - раз уж тут почти нет людей, которые меня знают. Возможно, последний лесной костер этого года, пожалуй, первый глинтвейн. Желтые березы, холодная и тихая речка, время прямо на глазах меняет свое качество. В мир приходит холод, и так радостно видеть каждую из его примет.
Все еще я ни во что не умею лучше, чем в дружбу.
И это хорошо.