Темное утро и слабый сон. Я все боялась проспать.
Потом - сероватые улицы, тесные маршрутки, полупустое метро с непривычными охранниками в вестибюле... Как всегда разыгравшееся воображение видело две половины города - вместе с той, черно-белой, холодной, свистящей, мертвенной, безмолвной, страшной, пограничной, рассыпающейся...
Блокада мне снилась трижды. Кроме этого мне никогда не снились кошмары.
Первый черно-коричневый сон...
метро, и мы бежим вниз по остановившемуся эскалатору вниз, в общем облаке ужаса. Там, наверху, в вестибюле - неутихающие очереди. И мы знаем, что они долго не подержатся. И что бежать уже бесполезно. Но звериный инстинкт не дает думать. Перепрыгивая через трупы и оружие и уже слыша тяжелую поступь немецких шагов за спиной, продолжаем бежать - стадом, стаей, с перекореженными паникой лицами... Бежим - зная, что впереди - только ограда концлагеря...
приехала я к противоположной к главному входу стороне. Совсем упустив из виду, что при приездах правительственной мишуры перекрывается вообще все и служители МВД стоят через каждые два-три метра. Пришлось идти в обход. Снег был глубоким, вязким, липким, тающим, идти было тяжело. Кожаные кроссовки промокли насквозь почти сразу. А ограда все тянулась и тянулась по правую сторону. С той стороны перебивками доносилась музыка. А мое воображение настолько вжилось в роль, что когда я увидела следы собаки на своей тропинке, единственной возникшей мыслью было: "еда..."
Стоит ли жизнь того, чтобы в нечеловеческих условиях сохранить для могилы человеческое лицо? Смерть расставляет точки над "i", но имеем ли мы право осуждать кого-то?
Уже вдоль главной ограды. Каменная кладка и ряд пожухлых елей разделены дорогой. Символично. Всего шаг - и какая пропасть. Камень и жизнь, холод и кровь, вечность и мимолетность... И все-таки - память.
Второй сон был черно-белым.
Огромная комната с голыми стенами и выломанным местами паркетом. И крохотная буржуйка посередине. Уже остывшая. Медленно окольцовывающий холод. И стопки бумаг вокруг - не помню, что в них, но что-то невозможно дорогое, ценное, единственное, главное... И вдруг дверь с хлопком распахивается, влетает какая-то фигура, и начинает швырять бумагу в теплящийся огонь. Листы горят, кружатся по комнате, я бессильно и беззвучно кричу...
А потом была бесконечно длинная процессия, растянувшаяся в вечности... Органная музыка, стихи, и чеканный шаг смены караула у Вечного Огня. Белое-белое небо сливалось бы с белым снегом, если бы не черная рамка деревьев четким прямоугольником вокруг нас. Просто черный прямоугольник в белоснежной ткани бытия. И алые гвоздики. Словно нет совсем ничего, кроме этих цветов и венков, летящего в вышине темного голубя и Родины - ростры на корабле Памяти.
Третий сон был, наверное, самым страшным. Я лежала на кровати в бабушкиной комнате. Я знала, что эта комната - единственный уцелевший осколок дома. Вокруг не было ничего - даже свиста снарядов. Радио молчало - кабель перебило последней бомбой. Не существовало ничего, кроме холодной безысходности и тяжелым сгустком устроившейся на грудной клетке смерти...
Просто ручеек людей в ненаписанной вечности. И всех нас объединяло одно. Это единство завязывало, стягивало воздух. Три цвета, молчание и музыка. Я уже не чувствовала замерзших ног, стиснутые руки понемногу превращались в ледышки. Только жаркие, тяжелые слезы жили своей жизнью в черно-бело-красном мире. Катились вниз, без перерыва, одна за одной, из сердца, из святого, из вечного. Мне казалось, что они тоже были цвета алых гвоздик.
А потом я стояла там, на возвышении, перед рядами венков, в тысячный раз перечитывая каменные строки. Я не видела ничего вокруг - ни вспышек фотографов, ни деятельного МВД, ни движущихся людей... Я стояла наедине с 45м...