Только что я вернулась с исповеди.
Смешанные чувства.
Темный закоптелый потолок, нагинающиеся спины верующих, ладан, звон кадила, распевный голос…
Не было ни почтительного трепета, ни восторженного почитания, ничего подобного. Какая-то отстраненность и как будто недоуменность. Было странно смотреть на людей, крестящихся на словах: «Господи, отпусти нам грехи наши». Просто по-детски странно. Я смотрела на очередь на исповедь и думала: а признавались ли они кому-нибудь в своих грехах? Просили ли прощения? Искупили в кратном размере? Или, что, накинут им тряпочку на голову, и отпустятся все грехи? Это же бред, прости, Господи. Мне это все страшно не нравилось. Церковь дает людям иллюзию бесплатной индульгенции. Как там у Блока?

Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм
/…/
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад

А, воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть
/…/

Побыстрее и поприличнее подхромать к очереди на причастие… Золото и давящая массивность. Везде иконы.

Вспомнилась лютеранская церковь в Таллине. Белые, легкие, высокие стены, просторные окна, почти никаких украшений, удобные скамьи и – орган. Там играют и поют. И ты сам – не впечатываешься в мрамор под иконой, а словно бы взлетаешь – туда, наверх, и уже с подоблачной выси изумленно смотришь на свою жизнь. Я бы назвала это откровением. Такие вот откровения меняют меня. А православная церковь… Не знаю. Все, как всегда, сложно. Надо подумать.