А как я помню все эти дни...
А самый первый - помнишь - еще зимой, твоя фенечка и Крупская - и болтали без остановки, как будто сто лет знакомы, и непривычно чистые дворики, и горка с разбегу, и много смеха, и кормить голубей пшеном, а еще Мама Рома, где к нам напросилась присоединиться Кель ("концептуально!"), и перебирать бисер, и есть порцию макарон на троих, а еще фотографировать... Потрясающая легкость, а ведь мы и не общались-то до этого ни разу...
И потом - уже ждать, когда приедешь снова - поскорее бы...
И второй раз - уже весной, на Александро-Невского, ты вся в пакетах с книгами и игрушками, забежать в какую-то кафешку, перепугать насмертть весь персонал почти непрекращащимся смехом, ("девушки, а это у вас хобби такое?") фотографировать меню ("Будьте добры счет, пожалуйста... Мы его тоже сфотографируем..."), и, да-да - синенькие квадратики, перебивать друг друга, и подарки, и потом - ко мне домой, курица с капелькой водки, джаз, конечно же опаздывать и в последний момент вызвать такси, усесться на задние сидения и давиться смехом, любуясь городом из окна, и все равно не успеть к первому действию, прокрасться тихо на балкон - это уже на втором мы переберемся на ступеньки прямо у сцены, на лучший питерский спектакль, и жить в нем, неслышно плача навзрыд, когда душу выворачивает наизнанку, цепляться друг за друга, и верить... А потом, еще не отойдя от сценического чуда, брести наугад по темным улицам Питера, заглянув в тот университет с безумным желанием в голове, ходить по поребрикам, прыгать на тротуары, и, наконец, завернуть в какое-то очередное кафе, и снова говорить взахлеб, как будто стараясь уложить вс жизнь в пару часов...
А дальше - другие дни, сейчас я уже путаюсь в них..
Не помню - как мы оказались на каком-то вокзале, забежав в "Перекресток" купили чипсов, сока и еще чего-то, и сидели в зале ожидания (или что это было), довольно поглощали все это, наблюдали за людьми вокруг, и за тем починщиком-мороже-аппарата, а потом встретились с солнечной Хайданой...
Как встала ни свет, ни заря - фоторгафировать утренний Петербург, и часа четыре носилась по дворам и улочкам, ловя на матрицу зарождающееся солнце, а потом позвонила тебе "слушай, а давай пересечемся" и услышала в трубке сонное согласие... А потом спала час до встречи, свернувшись калачиком на скамейке какого-то микроскопического дворика, крепко сжимая твой мобильный с заведенным будильником - только не проспать...
Конечно же, умудриться проспать и галопом нестись до Сенной, и встретиться, и сидеть за макдонольсовским столиком, поглащая заслуженный завтрак, поделившись, конечно, с голубем, и - боги - потрясащая "Ава Мариа" в твоих наушниках, и два букета ландышей, которые мы потом раздарим прохожим и даже одному милиционеру, и лежать на рельсах под дождем, и гулять по крыше...
И как приехала к тебе после нашей репинской поездки в ужасном настроении - а потому что не надо было "отвертку" с паленкой чередовать - а ты поднимала мне его баш оргом и сливочной колбаской, а потом я танцевала перед огромным зеркалом, пока ты куда-то уходила, а еще сплела тебе тогда венок из одуванчиков, и мы ели мороженое на кухне...
и когда мы гуляли босиком по городу, и фотографировались, и ели пышки на Желябова, и дарили детям цветы, купленные для сьемок...
Или - помнишь - когда мы созвонились и смотрели с трубками в руках котенка Гав, а в другой раз я читала тебе в три часа ночи "Захваченный дом" Кортасара...
А как мы единственный раз собрались все вместе - с Микой, Марьей, Лерочкой на Приморской, но почти сразу потерялись и Тхэрр с братцем ушли вперед, а мы остались на детской площадке, и много фотографировались, курили и болтали...
Или тот самый день с фотографии - когда у тебя были гости в доме и мы заежали в ТЦ за покупками, и катались на тележках, фехтовали французскими багетами, примеривались к топорикам, купили себе щавеля и черешни, и еще чего-то много, и догадались позвонить брату (который тогда еще братом не был), и ждали его у метро, поедая щавель вприкуску с мороженым, и пели Ги, и игрались только купленными шариками, а потом шли все вместе по солнцу, и послали всех к черту, засев втроем на кухне с черешней и чем-то еще, а потом пошел страшный ливень, и мы с тобой выбежали на крышу, когда всех остальных гостей оттуда выгнало дождем, и смеялись, запрокидывая голову к небу, и капли такие невероятно огромные, хлесткие, густые, мы в первую же секунду промокли насквозь - но какое это имело значение... Танцевать, кричать и носиться под дождем, а потом, когда он поутихнет, присесть на самую кромочку и, свесив ноги и упершись ладонями в шершавое асфальтовое покрытие крыши, говорить о чем-то, и смотреть на понемногу оживающий двор внизу, а больше - на крыши и огромное небо..
А потом - провожали тебя с Гиллиатом, сидели в этом потрясающем пабе в Автово, говорили и молчали, и было непередаваемо хорошо и уютно... И потратили там, кажется, почти две штуки, а потом собирали пятнадцать рублей мелочью на мороженое, а еще зашли с тобой в строительный и наперебой осуждали плитку, люстры, обои...
Ну конечно, и эти сорок пять часов с двенадцатого по тринадцатое и чуточку четырнадцатого июля... Сейчас даже не могу написать о них, самая потрясающая пара суток... даже не знаю, за какое время, может, и за всю жизнь - там, где был концерт ДДТ, и черная кровь с Катари и Алвой, и много улиц, и пруд, и фехтование, и дом...
Рос, тебя очень не хватает. Безумно не хватает.
Я скучаю, брат.