[сирокко и вереск]

Тут большая тяжелая простыня про смерти и деменцию моей бабушки. Июль, все дела.

Когда я была совсем-совсем маленькой, то часто думала про бабушку: "Ведь она умрет раньше всех моих близких, надо как-то к этому подготовиться морально". И в деталях представляла, как бабушка умирает, как плачет мама, как мы ее хороним. Пыталась свыкнуться, смириться с этой мыслью, чтобы потом было не так ужасно больно.

Разве я знала тогда, что сначала похороню свою первую любовь. Потом - одноклассника, потом - двух дорогих людей, потом умрет еще один одноклассник. Из тех единиц, которые что-то для меня значили. Что каждый раз на месте легких будет огромная черная дыра, что буду за волосы вытаскивать себя из бессмысленного, страшного болота. Когда уже дети будут хоронить родителей, а не наоборот, Господи?
Что сначала меня с температурой за сорок и удушьем будет везти по ночной Фонтанке скорая, потом скажут - чудом успели.
Что сначала мой отец много суток, очень страшных суток проведет в реанимации, мама будет спать в больнице, свернувшись на каталке калачиком, я возьму на себя все дела по дому и больнице, все переговоры, и с мамой буду сидеть часами, успокаивая, буду сосредоточенной и эффективной, только глубокой ночью иногда рыдать, катаясь по полу в пустой квартире. Как буду пытаться понять, как мы будем жить дальше и что мне делать сейчас, когда одиннадцатый класс, но нужно будет сразу зарабатывать, когда мы останемся одни. Как буду сутки думать, что он уже мертв.
Что сначала я буду вести свою вторую бабушку под руку к гробу сначала одного ее сына, потом - второго, младшеньких, на десяток лет зеленее моего отца.

Разве знала я тогда, как на самом деле страшно будет умирать моя бабушка.

Приближается конец июля и август, на улице такое же солнце, как год назад, и все чаще через меня проходит та же горечь и ужас.
Две недели родители на Крите, все становится стремительно необратимым с ночи их отъезда, я дежурю у бабушки и вру по телефону, что у нас все хорошо - мама только бросит все и прилетит, но ничего не сможет сделать. Она не бредит, просто ее реальность стремительно искажается, вокруг нее сгущается жуть, соседка снизу летает по коридору отравляет воздух и слышит все, что мы говорим, врачи из Центра дают ей какие-то безумные указания, которые она беспрекословно выполняет (сначала она разговаривает с ними по телефону, прямо в трубку с гудками,потом они уже приходят к ней лично и стоят вокруг кровати). Я - свой злой двойник и хочу ее убить, мы все отравлены моим отцом, наша кровь стала зеленой и мы скоро умрем.

"Жутко смотреть, как на человека разом наваливаются все страхи и подозрения его жизни, сгущаются и уплотняются, становятся абсолютными, становятся всем его миром. В этом мире места не остается больше ни для чего. Дни идут как в молоке, просветления становятся все короче, искореженный безумием мир - явленнее, детальнее, осязаемее.
Ты с ужасом видишь, как он подробен, как внутренне непротиворечив, как мгновенно забрасывает длинные, извилистые лианы бреда, оплетая и захватывая в себя все, чего касается".

Я ровно, нежно и спокойно говорю с ней все время, пока она может меня слушать, иногда получатся выводить ее в куски просветления, но с каждым днем они все короче. Иногда она часами не выпускает меня из комнаты, потому что в коридоре нечисть, иногда накидывается на меня, страшнее - что она наотрез отказывается есть и пить. В какой-то момент перестает действовать даже уговоры - "Врачи из Центра позвонили мне, сказали, что твое отравление проходит, уже нужно понемногу пить бульон и воду". Я варю крепкий говяжий бульон, но она ест его всего один раз.

Через двое суток, за которые она не выпила и глотка, а ее нервы напрягаются все невыносимее, я принимаю самое трудное решение в моей жизни и звоню в больницу. Иначе она просто умрет от обезвоживания и нервов, моя маленькая сухонькая бабушка. Моя бабушка, которая больше всего на свете боялась больниц.

Ее забирают очень жутко, у меня дрожат руки и я благодарю бога, что мамы здесь нет.
Только когда затихает шум машины, а у меня в ушах по-прежнему звучат ее крики, какая-то державшая меня все это время пружина выпрямляется. Я падаю прямо на горячий асфальт и рыдаю несколько минут во дворе, босиком, как выбежала, за моей спиной распахнутые двери.

Потом я встаю и иду убираться.
Потом будут больницы, психиатрия и Мариинка по очереди, приедет мама, много больничных дел.
Потом бабушка умрет, не узнав нас, но пообещав, что всегда будут любить свою дочку и внучку.

Потом я буду организовывать кремацию и похороны, ездить с документами, а на улице будет жаркий август.
По утрам, пока Бачер спит, меня будет накрывать болью за эту жуткую смерть, тяжелой виной и страхом за маму.
Потом будет сентябрь, октябрь, ноябрь...
Работа, книги, концерты и спектакли, друзья, ролевые игры.

Все это конечно же естественный ход вещей, хотя бабушкина история так и осталось бесконечной трагедией длиной во всю ее долгую жизнь.
Но все, что хотела и все, к чему она по-своему стремилась - делать жизнь людей вокруг нее лучше.

Мне просто нужно было выговориться.
Приходит конец июля, а следом август.
Мне тяжело.

Comments

[Heavy Rain]

это ужасно. кошки, бабушки, друзья, герои детства, вот это всё, а надо иметь силы, желание, мужество, возможности продолжаться.

Потом бабушка умрет, не узнав нас, но пообещав, что всегда будут любить свою дочку и внучку.

*жмякает*

[девочка Ив]

Хочу тебя обнять, это все до ужаса страшно, даже думать о подобном боюсь.

[Виортея Старлинг]

Ужасно. Какая же ты сильная, что справилась.

[ol1969]

Господи. Обнимаю и плачу с тобой. У меня мама потихоньку ( нет, это не потихоньку, это стремительно) теряет речь и эмоции. И мне уже страшно. Обследуемся, надеюсь обратить вспять. Пусть вернется.

[сирокко и вереск]

Heavy Rain, на самом деле мне кажется, что мне не чтобы легче с этим всем, чем тебе, но я все-таки научилась довольно искренне принимать смерть, даже раннюю. Может, потому что я довольно рано начала перестраивать мировосприятие так, чтобы она туда нормально вкладывалась.
Сложно объяснить.

Ур.

девочка Ив, и я тебя обнимаю, котик. Правда очень страшно, все не жутко по сравнению с разрушением мозга.
Ну и переемственность генов, вот это все.
Мама вот ужасно боится теперь тоже сойти с ума.

Виортея Старлинг, ну а выбора-то не особо много, чего уж сделаешь, всегда когда что случается, приходится справляться. Мур.

ol1969, ох, держитесь там, ищите хороших врачей. Пусть все обойдется, насколько это возможно. Обнимаю.

[Heavy Rain]

сирокко и вереск,

но я все-таки научилась довольно искренне принимать смерть, даже раннюю.

вот щас обидно было. (с) а почему ты решила, что я не научился её принимать? потому что я про неё чаще пишу?

[сирокко и вереск]

Heavy Rain, прости, я не хотела обидеть, плохо сказала. Нет конечно, но в том, что ты пишешь, адически тяжелая интонация.

[Heavy Rain]

сирокко и вереск, так я через неё, интонацию эту, собственно и прогоняю всё это в принятие. у тебя тут, собственно, тоже не бабочки порхают же. )
и больше скучаю опять же по, чем страшусь или что там принято по учебнику.

[сирокко и вереск]

Heavy Rain, а, тогда понятно, да.
Скучать ужасно.
Но вообще скучать ужасно, вся эта массовая эмиграция туда же.