Тут много насилия и вот этого всего, я предупредила. Господи! рано услышь голос мой,- рано предстану пред Тобою, и буду ожидать, ибо Ты Бог, не любящий беззакония; у Тебя не водворится злой; нечестивые не пребудут пред очами Твоими: Ты ненавидишь всех, делающих беззаконие.
Псалом 5:4Я Эсфирь, я умерла на шестнадцатом году жизни в последнем штурме штаба саранчи в Йодфате, умерла за Бога и Машиаха, унеся с собой напоследок жизни двух римлян за щитами, потому что таков был приказ.
Я чиста перед взором твоим, Господи, я несу кровь многих язычников и отступников в своих ладонях во исполнение Слова Твоего, оглашенного Мириам, Твоей посланницей.
Да смоет эта кровь мой грех.
Мой грех - это трусость и малодушие, Господи.
Когда мне сказали: возьми оружие и исполни Завет, покарав нечистого в чистой земле, я испугалась. Я сбежала из Ципори, я пыталась убежать от святой войны. Каждую ночь мне снились бомбежки и иудейская кровь, поливающая землю, каждое утро я просыпалась под чистым и чужим небом в тоске и вине перед Тобой. И единожды услышанные слова твоего Избранника лавой жгли мое малодушное сердце. Я не могла дальше жить, зная, что оставлена Богом.
Ты не покарал меня там, на чужбине, Ты позволил мне вернуться, Всемогущий. Ты провел меня окольными тропами и привел к костру Рахели, дав мне второй шанс в бесконечной твоей любви к своему народу.
Я сделаю все, чтобы быть достойной милости Твоей.
Буду воспевать Бога Иаковлева, все роги нечестивых сломлю, и вознесутся роги праведника.
Псалом 74:10Часть первая, компас Ципори, мой родной Ципори проваливается все глубже во тьму и нечестие под сапогами греков и римлян, но что же говорят мои сограждане? "Соблюдать Завет в сердце своем", говорят они. "Не браться за оружие", говорят они. Как ты терпишь это, Господи? Как мне стерпеть это, не подняв руку на своего?
Рахель, славная Рахель уже близка к тому, чтобы увидеть истинный свет. Она все еще собирается договариваться с римлянами, но уже готова идти дальше. Я слежу за ней и за теми, кто рядом с ней, и подталкиваю к правде, как могу.
"Вашего деда Моше уже отпустили", - говорит патрульный римлянин.
"Вашего деда завтра будет судить Синедрион", - говорит продажный священник.
"Ваш дед мертв", - говорит весталка.
В это время я буду слышать, как из лагеря доносятся женские крики. И последовавшее за ними "Я попробовал уже все, что ее не убьет!"
Конечно, никто не выдаст тела Моше, чтобы похоронить его перед Господом. Его выбросят за стену, как вшвую собаку, а когда мы пойдем искать его, в нас, безоружных женщин, полетят гранаты. Я не видела, с чьей стороны, но кто кроме язычников способен на такую мерзость? Римляне за стеной будут насмехаться, слыша наши стоны.
Тебе нужны еще доказательства, Рахель?
Машиаха Мириам я узнаю не сразу - это тоже кара за мое отступничество. Но она примет меня, как будто я никогда не уходила, примет со всей лаской и строгостью. "Не жалей себя", - говорит она. "Господь направит тебя", - говорит она.
Задолго после этого Рахель спросит меня, почему я верю в то, что Мириам - Машиах. Я не верю, Рахель, я знаю. Тот же свет, что пронизывает тебя, когда священник читает молитву в храме, сияет из ее глаз. Ее слова полыхают тем же огнем, что строки Торы о карах Божиих. Только словами Господа смертный может говорить так, как говорит Мириам. Мы пойдем на смерть за облик Бога, проступающий сквозь нее. За нее, Царя иудейского.
Мириам будет единственной, перед кем я никогда не буду пытаться выглядеть взрослой. Подле нее это больше неважно.
Но все это будет потом, а пока нам нужно оружие. С одним ножом на троих мои братья и сестры пойдут добывать хоть что-то из упавшего самолета. Они вернутся, потеряв двоих и с пустыми руками.
Вместе мы идем искать схрон по координатам Мириам - якобы отдать дань уважения погибшим - но там находим только масло и вино. Понимая, что не успеваем до бомбардировки, идем по тропинке дальше. Когда густая трава заканчивается, я веду братьев и сестер моих по мелким знакам - перевернутому листу, передавленному стеблю. Уже когда в небе слышен гул бомбардировщиков, мы выходим к Йодфату, и Рахель узнает своих. Это Братья Иудеи, и Мириам тоже рядом с ними, одобряет их.
Мы отдаем масло в Йодфат и уносим с собой по гранате, пистолету и одну винтовку. Винтовку я пронесу в Ципори под юбкой, стеная и хромая, под руки меня будут вести братья - "подорвалась на растяжке". Нас нагоняет греческий патруль, чтобы обыскать - тот самый, что раньше оскорблял Рахель. Я думала, у меня сердце выпрыгнет, но пронесло: "Вы в своем уме, девушке срочно нужна перевязка!" "Пусть раненая идет, вы оставайтесь". Господь велик и сохранит для нас оружие, как чудом сохранит его еще дважды при греческих обысках.
Стиснув зубы, мы с сестрой устраиваемся в милицию - чтобы "не оскорбляли иудеев", чтобы "самим охранять свой город". На самом деле - чтобы получить еще оружия и возможность его открыто носить, получить информацию и ночью открыть ворота повстанцам.
Я готова. Я иду. Храни нас, Боже.
Осуди их, Боже, да падут они от замыслов своих; по множеству нечестия их, отвергни их, ибо они возмутились против Тебя.
Псалом 5:11Часть вторая, исходДо ночи мне потребуется много, очень много терпения. Когда я буду выслушивать миролюбивое блеяние своих собратьев по вере в доме первосвященника. Когда я буду проходить мимо греков. Когда я узнаю, что Лаван носит на себе нашивку греческих божеств и когда он будет выгораживать их богопротивную медицину.
- Что ты делаешь здесь? - стискиваю я зубы, когда вижу его одного у нашего костра в шаббат.
- Я вдруг обнаружил, что мне некуда пойти, и пришел сюда. Но здесь тоже пусто. У меня нет цели, Эсфирь, я не знаю, что делать.
- Ты сам отказался от истинного Бога. Если бы ты был с Ним, у тебя была бы цель. Живи теперь с этим, - рычу я и быстро ухожу, чтобы не застрелить его раньше времени.
Это был хороший урок - не нужно было терпеть. Нужно было прийти к грекам, когда их было больше всего, и расстрелять их, как говорил голос в моем сердце. Мы не сможем в эту ночь впустить в город повстанцев. Хотя в общей общей сложности два часа мы контролировали ворота только втроем, без греков, со стороны леса начали стрелять конечно же в самый неподходящий момент, когда греки пришли к нам на крышу пить вино, а я как раз спустилась вниз на пять минут. Смертельно злилась, что они так и не дали нам одну свою рацию, хотя я так просила. Ведь мы бы просто провели их мимо растяжек (я следила, как устанавливали каждую), дали бы команду, как было бы славно.
Но я еще пригожусь внутри. Приведя к римлянам якобы шпиона и напав с близкого расстояния на римские ворота. Подстрелив неверного. Наконец, перед тем, как уйти - ноги моей больше не будет в этом отравленном городе - найдя последнего бодрствующего грека.
С начальником милиции, Артемис, я заговариваю о вере и о земле. Она, не краснея и не падая ниц от стыда, с чванливо поднятой головой рассказывает, что не верит ни в каких богов, а верит в человеческую адекватность. И про то, что все могут жить в мире.
"Каждому место на своей земле" - шиплю я и открываю огонь по Артемис и ее телохранителю в упор. Мне очень страшно, но я стискиваю зубы и твержу про себя слова Машиаха. Другая иудейка из милиции, которая стоит рядом, открывает огонь по нам с братом. Тот падает замертво.
Вот какой ты стал, народ Давидов.
"Отступники хуже безбожников, он видел свет Господень и отвернулся от него" - будут говорить завтра о ЦАХИ. Я увидела это сегодня. Все, о чем я пожалела, что не стала открывать огонь на единоверца. Уже - отступника.
"Ничего, ты еще убьешь ее", - с ласковой улыбкой пообещает мне Машиах.
Я уйду через лес, присоединюсь к перестрелке повстанцев, мой Машиах поблагодарит меня за бой так же, как встретит и поблагодарит каждого, кто будет возвращаться от римлян. Под утро упаду спать прямо на пол, в одежде, рядом с Братьями Иудеями - только потому что они шли рядом со мной. Завтра разберемся. Я счастлива. Я дома. Среди верных.
Он воздаст за зло врагам моим, истиной Твоею истреби их.
Псалом 53:7Часть третья, конецЭта неделя - неделя моей смерти и моего счастья. В общем-то, уже не нужно ничего говорить. Больше нет повода сомневаться. Светлые и гневные глаза Мириам принимают мой гнев и мою верность с благодарностью. Мои новые братья рады мне и помогают мне во всем. Я знаю, Господь смотрит на нас и улыбается.
Всему свое время.
Сначала должны умереть отступники ЦАХИ. Те, кто стреляет в спину своим, те, кто стреляет в своих, не подымающих оружия. Те, кто приходит к своим на переговоры о нападении на римлян только чтобы бросить под ноги гранату.
Те, кто забыл Бога и помнит только своего командира, как римляне. Гораздо хуже римлян.
Умрет человек, который пришел искать иудейку, чтобы убить.
Умрет человек, предлагающий мир с римлянами.
Пусть римляне цапаются сколько угодно, мы уйдем отсюда только когда Хадасса будет мертва.
"Ты чувствуешь себя на своем месте?" - спрашивает меня Машиах Мириам, и райские цветы распускаются в моем сердце. Впервые за свою жизнь я так отчетливо и бескомпромиссно чувствую себя на своем месте. Вот чистое, вот нечистое. Это мы отделяем зерна от плевел именем Господа и во славу его, и мы сожжем плевела по слову его.
Только одно беспокоит меня.
- Что мы будем делать, если война закончится?
- Господь скажет нам, - по-матерински улыбается моей детской глупости Мириам.
Все очень просто. Господь все скажет, а Мириам передаст нам, недостойным. И будет по слову Его, и больше нет места для сомнений.
И будут бои с греками и римлянами. И буду я оплакивать воинов Господних одного за другим, этих праведных людей с огнем божиим в сердце, и будут приходить на их место новые, и будут язычники падать от наших пуль.
Никогда раньше красота земли обетованной не открывалась мне так пронзительно, как в эту неделю боев. Пока ведешь дозор с захваченного первого этажа ЦАХИ. Пока ползешь уже через Ципори под солнцем на животе через крапиву, с винтовкой в руках. Когда видишь первую звезду из осаждаемого штаба саранчи.
Вдруг, среди взрывов, пуль и запаха пороха, насквозь пронизывает красотой этой земли, земли, которую вверил нам Господь, чтобы мы берегли ее и хранили. Землю, которая обязательно будет свободной, как бы ни казалось это недостижимо. Чудо господне последует, когда он увидит нашу ревность. И пусть мы сейчас кладем десятки людей, чтобы продвинуться хотя бы на метр. Господь все видит. Смотри же на нас, нам нечего таить от Тебя!
Пока мы ждем прихода римлян в Йодфате, наступает шаббат, я беру на своем дозорном пункте в руки Тору и прошу Господа дать мне совет. Рука ангела открывает мне 15 главу Первой книги Царств. Где Господь избрал Саула и послал его крушить язычников, и сокрушил Саул язычников, но взял вопреки слову Его себе добычи, чтобы дать богатые жертвы. И отторг потому Господь царство от Саула.
Я закрываю книгу и улыбаюсь.
Теперь Господь избрал Мириам, как избрал когда-то Саула. И никто из нас не возьмет себе добычи от презренных, и никто не рассердит Господа.
А потом приходят римляне.
Две волны бесконечного ада, разрывающихся гранат, сгущающейся темноты и рикошетящих по маленьким комнатам пуль, криков и взрывов, мы стоим насмерть, поливая огнем римлян и, когда успеваем, предателей ЦАХИ, которые пытаются пробраться якобы на помощь.
"Там засели римляне за щитом", - кивает мне брат мой. Попробуй быстро.
Я стрелой пролетаю мимо пролета на захваченный первый этаж и успеваю полить огнем легионеров над щитом и под ним, прежде, чем две очереди проходят навылет - по ногам и, когда я упаду, через грудную клетку.
Господи, я иду к тебе с головами язычников и отступников, притороченными к моему поясу.
Господи, ну ответь же мне, наконец.
Ты доволен?