Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Я не помню, в какой момент вопрос "Не собираешься ли ты эмигрировать?" стал обычном светским разговором. Я не помню, в какой момент разговоры о политике стали табуированными практически в любом приличном обществе - независимо от того, единомышленники вы, или нет. Если во втором случае риски конфликтов стали катастрофическими, то в первом слишком много боли. А иногда и страха.
Я не помню, в какой момент мы почти перестали шутить шутки про политику. Еще в 2014 году Соня даже собирала счетчик на шутки "про хохлов", когда их стало уж слишком много (нам было страшно, там были наши родственники и друзья, и конечно мы заливали это смехом). А сейчас это кажется какой-то другой реальностью. В какой момент мы вообще перестали шутить? Как будто закрыли гроб крышкой.
Я теперь шучу, что можно спокойно расчертить в блокнотике три графы про моих дорогих друзей : тех, кто уже эмигрировал, тех, кто потихоньку готовится, и тех, кто об этом не думает. Конечно, это не совсем шутка, я вообще-то не знаю, в какой действительно людей будет больше.
Даже те из моих ближних, которые всегда были "я никогда не", с какого-то момента, у каждого своего, начали допускать, что это больше не исключено.
Даже для меня, с моей органической врощенностью в мой город, с моей бесконечной потребностью в нем, это больше не исключено. Хотя, будем честны, если бы передо мной стоял выбор, скажем, расстаться со всеми ближними людьми и любимой работой, или уехать из города, я бы скорее выбрала первое.
Хотя мы с Аланкуном конечно смеемся, что этот корабль я скорее всего буду покидать последней.
Для меня честно говоря было две точки невозврата. Первой была реакция людей самых разных социальных общностей на Крым. Я очень хорошо помню то чувство, как будто во мне что-то сломалось, что-то очень важное.
Вторая была накануне теракта на техноложке, когда я вернулась с форума независимой журналистики. Когда я писала текст о нем и рыдала. И после этого рыдала просто не переставая. Хотя, пожалуй, третьей (хронологически второй) была, конечно, охота на НКО, которую я наблюдала во всем объеме, включая судебные заседания, просто она была больше размазана по времени.
Не то, что происходит - неизбежное, бессмыссленное и неостановимое - ломает меня, хотя это конечно очень грустно. Меня ломает то, что происходит в головах у людей.
Я спряталась в домик, ушла из журналистики, ушла из преподавания, не открывала новостей уже почти год, любые разговоры о политике вокруг меня табуированы. Впрочем, того понимания происходящих процессов, которое было у меня год назад, пока хватает, чтобы ничему не удивляться и, когда до меня все-таки долетают какие-то осколки, они без труда встают в картинку динамики.
Я очень хочу остаться в этом городе, угнездиться в той работе, которую я смогу спокойно делать независимо от происходящего вокруг, быть с теми, кто рядом, и любить тех, кто далеко.
И, конечно, очень хочу, чтобы не было войны.
Я не помню, в какой момент мы почти перестали шутить шутки про политику. Еще в 2014 году Соня даже собирала счетчик на шутки "про хохлов", когда их стало уж слишком много (нам было страшно, там были наши родственники и друзья, и конечно мы заливали это смехом). А сейчас это кажется какой-то другой реальностью. В какой момент мы вообще перестали шутить? Как будто закрыли гроб крышкой.
Я теперь шучу, что можно спокойно расчертить в блокнотике три графы про моих дорогих друзей : тех, кто уже эмигрировал, тех, кто потихоньку готовится, и тех, кто об этом не думает. Конечно, это не совсем шутка, я вообще-то не знаю, в какой действительно людей будет больше.
Даже те из моих ближних, которые всегда были "я никогда не", с какого-то момента, у каждого своего, начали допускать, что это больше не исключено.
Даже для меня, с моей органической врощенностью в мой город, с моей бесконечной потребностью в нем, это больше не исключено. Хотя, будем честны, если бы передо мной стоял выбор, скажем, расстаться со всеми ближними людьми и любимой работой, или уехать из города, я бы скорее выбрала первое.
Хотя мы с Аланкуном конечно смеемся, что этот корабль я скорее всего буду покидать последней.
Для меня честно говоря было две точки невозврата. Первой была реакция людей самых разных социальных общностей на Крым. Я очень хорошо помню то чувство, как будто во мне что-то сломалось, что-то очень важное.
Вторая была накануне теракта на техноложке, когда я вернулась с форума независимой журналистики. Когда я писала текст о нем и рыдала. И после этого рыдала просто не переставая. Хотя, пожалуй, третьей (хронологически второй) была, конечно, охота на НКО, которую я наблюдала во всем объеме, включая судебные заседания, просто она была больше размазана по времени.
Не то, что происходит - неизбежное, бессмыссленное и неостановимое - ломает меня, хотя это конечно очень грустно. Меня ломает то, что происходит в головах у людей.
Я спряталась в домик, ушла из журналистики, ушла из преподавания, не открывала новостей уже почти год, любые разговоры о политике вокруг меня табуированы. Впрочем, того понимания происходящих процессов, которое было у меня год назад, пока хватает, чтобы ничему не удивляться и, когда до меня все-таки долетают какие-то осколки, они без труда встают в картинку динамики.
Я очень хочу остаться в этом городе, угнездиться в той работе, которую я смогу спокойно делать независимо от происходящего вокруг, быть с теми, кто рядом, и любить тех, кто далеко.
И, конечно, очень хочу, чтобы не было войны.
Плавно сменившееся на "а куда мне имеет смысл".
страшно
А так - да. Политика сейчас очень токсична. Во всех мыслимых смыслах.