Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
01:45
Доступ к записи ограничен
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 14 августа 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Или вот - как была ночь и набережная, вы сидели, болтая ногами, на самом краю, и лили двенадцатилетий шотландский скотч прямо в темную воду - нельзя же не угостить амстердамский канал - и говорили тихо, и вокруг не было ни души.
Или вот - ты внутри огромной мельницы, и пахнет деревом и древесной пылью, и мерно вращается огромный жернов, и скрипят шестеренки, и вся мельница целиком (ты чувствуешь ее, как себя) дрожит и отдает мерным стуком и скрипом - весь этот гигантский механизм, движимый бешено вращающимися лопастями.
Или вот - закатный берег огромного Северного моря, поющая чаша в твоих руках, и звук становится тобой, вибрирут в тебе глубоким "ом" на выдохе, и бьются о мелководье волны, и садится солнце, и твое дыхание становится дыханием ветра.
Или вот - тихий и старый город Харлем, тебя ведут по нему поздно-поздно, кажется, весь город уже спит - удивительное ощущение после незасыпающего Амстердама - и ты проходишь какими-то зелеными коридорами, и камни излучают время, и ваш спутник говорит об Африке и Бразилии, и мир такой крохотный и такой огромный одновременно, и в нем так пьяняще не страшно, и с тобой ничего не может случиться, и все руки развернуты ладонями.
Или вот - из многолюдной, шумной улицы вы выныриваете в пустой изгибающийся переулок, и старые стены почти смыкаются над твоей головой, ты касаешься ладонью - и чувствуешь кирпич, покрытый густой краской на саже, и вдруг тебя прошибает пониманием, что это все действительно невозможно, невероятно древнее, в разы старше твоего города - точки отсчета твоего мира - и время уплотняется и уплотняется под твоей рукой, и тебя швыряет через века - и ты выходишь, совершенно оглушенный, и заново смотришь на город, который живет себе мимо, как ни в чем не бывало.
Или тот же Харлем - и из-за поворота узкой улочки выныривает церковь, неожиданно огромная и ужасно каменная - словно воплощение камня, невозмутимая, как непогрешимая основа мира, и ты физически чувствуешь, как бежит и стремится к ней весь город, и поля, что за городом, весь этот маленький мир как с подножия к вершине со всех сторон стремится в эту точку и разрешается церковью, а дальше - только вертикально в небо - кожей чуешь эту средневековую картину мира.
Или вот - большое-большое поле, и где-то впереди виднеется мельница, и вы сидите в траве у дерева на берегу канавки и едите свежераспечатанную голову голландского сыра, и пасутся овцы, и ветер полощет траву, и это все похоже на какое-то место, которого не должно быть и никогда не было на свете, настолько все кажется мирным, ровным и спокойным.
Или вот - на улочке вокруг вас по стенам вдруг начинают расти рисунки, совершенно безумные рисунки, постепенно захватывающие все пространство от тротуара до крыш - разве что небо остается не разрисованным, и дальше вызодите на поперечную улицу и видете дома, расписанные сверху донизу, сюрреализм и фантасмагория, из окон вывешены плакаты с лозунгами, и от всего этого просто прошибает сметающей все энергетикой молодежной анархической свободы, что ударяет в голову получше абсента, и долго еще не можешь прийти в себя, настолько все это сильно и искренне, сшибает с ног.
Или вот - один из оживленнейших перекрестков, и стоязыкая, шумная толпа всех национальностей движется сразу во все стороны, витрины "красных фонарей" и сильный запах марихуанны, город свободы и время развлечений, а посреди всего этого в ночном небе покоится Старая церковь, вневременная и неподвижная, такая концентрация покоя, собранности и величия, что просто оглушает тебя, и вся толпа, весь шум и пестрость разом проваливаются в какое-то параллельное измерение, и ты стоишь, подняв голову, перед этим воплощенным в камне безвременьем и шелохнуться не можешь.
Или вот - где-то на финской трассе, за вашими спинами самый настоящий Ан-2, и качели на цепях раскачиваются высоко-высоко, будто падаешь прямо лицом в звезды, и ты так сильно дома чувствуешь себя на незнакомых, длинных трассах.
Или вот - сидишь на балконе на полу с гитарой в руках, и крупные струны фламенко звучат глубоким и сочным, ноту за нотой отпуская в теплую ночь, и перед тобой красночерепичные крыши средневекового города, а над ними взлетает башня церкви, а над ней - раскинутое небо, и ты снова чувствуешь, как мир проходит через тебя непрерывным потоком, и больше ничего, и ты можешь только дышать, и этого достаточно.
Или...
Я бегу по ощущениям, как по камням в реке, замираю в каждом, вижу, как оно уже проросло сквозь меня.
Теперь и это тоже - мой мир.
И границ - нет.
Или вот - ты внутри огромной мельницы, и пахнет деревом и древесной пылью, и мерно вращается огромный жернов, и скрипят шестеренки, и вся мельница целиком (ты чувствуешь ее, как себя) дрожит и отдает мерным стуком и скрипом - весь этот гигантский механизм, движимый бешено вращающимися лопастями.
Или вот - закатный берег огромного Северного моря, поющая чаша в твоих руках, и звук становится тобой, вибрирут в тебе глубоким "ом" на выдохе, и бьются о мелководье волны, и садится солнце, и твое дыхание становится дыханием ветра.
Или вот - тихий и старый город Харлем, тебя ведут по нему поздно-поздно, кажется, весь город уже спит - удивительное ощущение после незасыпающего Амстердама - и ты проходишь какими-то зелеными коридорами, и камни излучают время, и ваш спутник говорит об Африке и Бразилии, и мир такой крохотный и такой огромный одновременно, и в нем так пьяняще не страшно, и с тобой ничего не может случиться, и все руки развернуты ладонями.
Или вот - из многолюдной, шумной улицы вы выныриваете в пустой изгибающийся переулок, и старые стены почти смыкаются над твоей головой, ты касаешься ладонью - и чувствуешь кирпич, покрытый густой краской на саже, и вдруг тебя прошибает пониманием, что это все действительно невозможно, невероятно древнее, в разы старше твоего города - точки отсчета твоего мира - и время уплотняется и уплотняется под твоей рукой, и тебя швыряет через века - и ты выходишь, совершенно оглушенный, и заново смотришь на город, который живет себе мимо, как ни в чем не бывало.
Или тот же Харлем - и из-за поворота узкой улочки выныривает церковь, неожиданно огромная и ужасно каменная - словно воплощение камня, невозмутимая, как непогрешимая основа мира, и ты физически чувствуешь, как бежит и стремится к ней весь город, и поля, что за городом, весь этот маленький мир как с подножия к вершине со всех сторон стремится в эту точку и разрешается церковью, а дальше - только вертикально в небо - кожей чуешь эту средневековую картину мира.
Или вот - большое-большое поле, и где-то впереди виднеется мельница, и вы сидите в траве у дерева на берегу канавки и едите свежераспечатанную голову голландского сыра, и пасутся овцы, и ветер полощет траву, и это все похоже на какое-то место, которого не должно быть и никогда не было на свете, настолько все кажется мирным, ровным и спокойным.
Или вот - на улочке вокруг вас по стенам вдруг начинают расти рисунки, совершенно безумные рисунки, постепенно захватывающие все пространство от тротуара до крыш - разве что небо остается не разрисованным, и дальше вызодите на поперечную улицу и видете дома, расписанные сверху донизу, сюрреализм и фантасмагория, из окон вывешены плакаты с лозунгами, и от всего этого просто прошибает сметающей все энергетикой молодежной анархической свободы, что ударяет в голову получше абсента, и долго еще не можешь прийти в себя, настолько все это сильно и искренне, сшибает с ног.
Или вот - один из оживленнейших перекрестков, и стоязыкая, шумная толпа всех национальностей движется сразу во все стороны, витрины "красных фонарей" и сильный запах марихуанны, город свободы и время развлечений, а посреди всего этого в ночном небе покоится Старая церковь, вневременная и неподвижная, такая концентрация покоя, собранности и величия, что просто оглушает тебя, и вся толпа, весь шум и пестрость разом проваливаются в какое-то параллельное измерение, и ты стоишь, подняв голову, перед этим воплощенным в камне безвременьем и шелохнуться не можешь.
Или вот - где-то на финской трассе, за вашими спинами самый настоящий Ан-2, и качели на цепях раскачиваются высоко-высоко, будто падаешь прямо лицом в звезды, и ты так сильно дома чувствуешь себя на незнакомых, длинных трассах.
Или вот - сидишь на балконе на полу с гитарой в руках, и крупные струны фламенко звучат глубоким и сочным, ноту за нотой отпуская в теплую ночь, и перед тобой красночерепичные крыши средневекового города, а над ними взлетает башня церкви, а над ней - раскинутое небо, и ты снова чувствуешь, как мир проходит через тебя непрерывным потоком, и больше ничего, и ты можешь только дышать, и этого достаточно.
Или...
Я бегу по ощущениям, как по камням в реке, замираю в каждом, вижу, как оно уже проросло сквозь меня.
Теперь и это тоже - мой мир.
И границ - нет.
среда, 13 августа 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Города и море, и деревни, и мостовые, и дерево, и бесконечные ракушки везде, и пестрота лотков, и улыбчивые местные и не очень, и полумрак "коричневых" кафе, и тысяча запахов, и безумнейшие обитатели - все неудержимо соскальзывает куда-то в точку неговорения, я лежу в траве, надо мной покой и небо, и невозможно люблю этот мир, до слез, до расширяющейся грудной клетки.
То, что так хорошо и ясно сформулировалось в этот раз, без чего никак не получается главного и правильного - покой, воля и любовь.
Сначала ты находишь покой. Бескрайнее, суровое Балтийское море и средневековые камни под ладонями - это там, в Таллине я впервые нашла этот покой, без которого уже не могло ровно дышать мое существо, всю жизнь сломя голову бежавшее по гребню эмоций. Сгусток вечности, легший тогда мне на сердце, да так там и оставшийся.
Потом ты находишь волю. Ту самую свободу, которая - понимание, что в каждый момент ты в самом начале пути. И нет никаких "нельзя" - не эта амстердамская вседозволенность, а гармоничность тебе и твоему миру.
А потом ты обретаешь любовь. Бесконечную любовь ко всему сущему, что идет не из тебя, но через тебя.
Всего об одной вещи в моей жизни я до сих пор вспоминаю с болью и горечью, и так, видимо, уже и будет, но так, пожалуй, полнее и честнее, в конечном счете.
Крыльцо обвито диким виноградом, в небе снова пропасть звезд, лето подкатывается к логическому концу и я конечно же не знаю, что будет завтра.
Что есть у меня, кроме города и ветра?
Я разжигаю вечером костер, у него собираются родители, огромные еловые стволы вокруг теплеют красно-коричневым, небо бездонно, как невысказанное обещание ждать, ты на самом краю лета.
На глубине прорвется сквозь сеть...
На этом месте как ничто должна быть сплиновская "Альтависта". Давайте представим, что она здесь есть.
То, что так хорошо и ясно сформулировалось в этот раз, без чего никак не получается главного и правильного - покой, воля и любовь.
Сначала ты находишь покой. Бескрайнее, суровое Балтийское море и средневековые камни под ладонями - это там, в Таллине я впервые нашла этот покой, без которого уже не могло ровно дышать мое существо, всю жизнь сломя голову бежавшее по гребню эмоций. Сгусток вечности, легший тогда мне на сердце, да так там и оставшийся.
Потом ты находишь волю. Ту самую свободу, которая - понимание, что в каждый момент ты в самом начале пути. И нет никаких "нельзя" - не эта амстердамская вседозволенность, а гармоничность тебе и твоему миру.
А потом ты обретаешь любовь. Бесконечную любовь ко всему сущему, что идет не из тебя, но через тебя.
Всего об одной вещи в моей жизни я до сих пор вспоминаю с болью и горечью, и так, видимо, уже и будет, но так, пожалуй, полнее и честнее, в конечном счете.
Крыльцо обвито диким виноградом, в небе снова пропасть звезд, лето подкатывается к логическому концу и я конечно же не знаю, что будет завтра.
Что есть у меня, кроме города и ветра?
Я разжигаю вечером костер, у него собираются родители, огромные еловые стволы вокруг теплеют красно-коричневым, небо бездонно, как невысказанное обещание ждать, ты на самом краю лета.
На глубине прорвется сквозь сеть...
На этом месте как ничто должна быть сплиновская "Альтависта". Давайте представим, что она здесь есть.
вторник, 12 августа 2014
01:01
Доступ к записи ограничен
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 10 августа 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
А потом, через тысячи километров и сотни световых лет впечатлений ты возвращаешься домой.
Буквально только что был рассвет, и слоистый туман прорезало утреннее солнце, и трасса была пуста и бесконечна, и ты танцевала в этой утренней тишине на пустой огромности дороги, а потом палящее солнце и старый-престарый трамвай где-то на Савушкина, а вокруг непривычно русская речь, и понемногу подбирается понимание - вот же, правда, ты здесь, тебя тихо ждал твой город, тот самый, что ты чуял сердцем, куда бы тебя ни заносило.
И дом, который для тебя - ощущение настоящего дома, как никогда и нигде, кажется. Ты не знаешь, ждали ли тебя эти люди, но, пожалуй, здесь момент, когда это перестает быть важным.
И воздух светится и вибрирует теплотой, вы сидите вокруг плетеной циновки вместо стола, пьете чай и рассказываете с Сонечкой про поездку - дополняя, перебивая и переливая друг другу рассказ по взгляду и слову, говорите долго-долго, но все равно не успеваете рассказать и трети, переживаете все заново и все ярче понимаете - наконец-то дома.
Вместо тебя всегда возвращается кто-то другой.
И, в сущности, все ради этого.
Небо звездное, метель августа,
На дороге - машин канителица,
Возят засуху, а мне радостно,
Знаю точно: погода изменится.
Я смотрю наверх, там, где мы живем -
Так все тихо, сухо, да правильно.
Я ж из тех, кому нет победы днем,
Я - как степь, дышу сном неправедным.
Я по засухе - ведро полное,
Между фар - лисой, живьем пламени.
Я так мал, а вокруг все огромное,
И плевать, что ни ружья, да ни знамени.
Небо звездное, сердце августа,
Оглянись, рассветает пророчество,
Тело - степь моя, одиночество,
Смерти нет, но всегда пожалуйста.
Новое сердце взорвется над нами,
Новая жизнь позовет за собой,
И, освященный седыми богами,
Я, как на праздник, пойду за тобой.
Небо звездное, руки августа,
На дороге - машин метелица,
Что пожнем, когда пыль рассеется,
Степь красна, как чернила Фауста.
Ночь светла, как круги от времени,
Что забросил я в смерть уставшую,
Все дороги растут из семени,
Недошедшего да не доставшего.
Жду от нового века белого
Продолжения понимания,
Что мы - часть всего безответного,
Что мы - ночь всего ожидания.
Новое сердце взорвется над нами,
Новая жизнь позовет за собой
И, освященный седыми богами,
Я, как на праздник, пойду в этот бой.
Буквально только что был рассвет, и слоистый туман прорезало утреннее солнце, и трасса была пуста и бесконечна, и ты танцевала в этой утренней тишине на пустой огромности дороги, а потом палящее солнце и старый-престарый трамвай где-то на Савушкина, а вокруг непривычно русская речь, и понемногу подбирается понимание - вот же, правда, ты здесь, тебя тихо ждал твой город, тот самый, что ты чуял сердцем, куда бы тебя ни заносило.
И дом, который для тебя - ощущение настоящего дома, как никогда и нигде, кажется. Ты не знаешь, ждали ли тебя эти люди, но, пожалуй, здесь момент, когда это перестает быть важным.
И воздух светится и вибрирует теплотой, вы сидите вокруг плетеной циновки вместо стола, пьете чай и рассказываете с Сонечкой про поездку - дополняя, перебивая и переливая друг другу рассказ по взгляду и слову, говорите долго-долго, но все равно не успеваете рассказать и трети, переживаете все заново и все ярче понимаете - наконец-то дома.
Вместо тебя всегда возвращается кто-то другой.
И, в сущности, все ради этого.
Небо звездное, метель августа,
На дороге - машин канителица,
Возят засуху, а мне радостно,
Знаю точно: погода изменится.
Я смотрю наверх, там, где мы живем -
Так все тихо, сухо, да правильно.
Я ж из тех, кому нет победы днем,
Я - как степь, дышу сном неправедным.
Я по засухе - ведро полное,
Между фар - лисой, живьем пламени.
Я так мал, а вокруг все огромное,
И плевать, что ни ружья, да ни знамени.
Небо звездное, сердце августа,
Оглянись, рассветает пророчество,
Тело - степь моя, одиночество,
Смерти нет, но всегда пожалуйста.
Новое сердце взорвется над нами,
Новая жизнь позовет за собой,
И, освященный седыми богами,
Я, как на праздник, пойду за тобой.
Небо звездное, руки августа,
На дороге - машин метелица,
Что пожнем, когда пыль рассеется,
Степь красна, как чернила Фауста.
Ночь светла, как круги от времени,
Что забросил я в смерть уставшую,
Все дороги растут из семени,
Недошедшего да не доставшего.
Жду от нового века белого
Продолжения понимания,
Что мы - часть всего безответного,
Что мы - ночь всего ожидания.
Новое сердце взорвется над нами,
Новая жизнь позовет за собой
И, освященный седыми богами,
Я, как на праздник, пойду в этот бой.
четверг, 31 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Девяносто три зайца на десятиминутной дороге от трамвайной остановки к отелю, город, весь пропахший сыростью, плавучие дома и лодки сотни разных мастей, готическая церковь, пестрая, как дацан, цапли на разводных мостах, клонящиеся во все стороны дома, вневременные бары темного дерева, облепленность плющом, деревьями и цветами, витрины красных фонарей, выходящих прямо на фасад старой церкви, ворохи велосипедов, сырость и гниющее дерево.
Сидеть на балкончике в баре, подгрызать воск со свечки, формулировать важное и наблюдать за людьми внизу.
В какой-то момент ты замечаешь, что уже не ищешь в поездках себя. Только ощупываешь новую грань.
В Амстердаме, люблю вас.
Сидеть на балкончике в баре, подгрызать воск со свечки, формулировать важное и наблюдать за людьми внизу.
В какой-то момент ты замечаешь, что уже не ищешь в поездках себя. Только ощупываешь новую грань.
В Амстердаме, люблю вас.
понедельник, 28 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Пока у нормальных детей были нормальные точилки, Кэти с начальной школы точила карандаши любимым двадцатисантиметровым ножом.
Но это я просто вспомнила вдруг.
Для развеивания остатков мерзости в душе отлично подходит месса в Катерине и накупить всякой милой сердцу хреноты.
Новый завет, например, немного отличного улуна, карабинчиков, кольцо и зимнюю юбоньку.
Мой Новый завет, конечно, мимими и воистину карманный, но читать его тяжело, слишком уж мелко.
А тут славный такой, переплет мягонький, синенький, прорезиненный.
Улун я вообще не собиралась покупать, но пока ждала, когда откроют с перерыва "Цветок папоротника", услышала, что в магазинчике напротив играет "Резонанс" Сплина, ну и не могла не зайти, конечно. Нет короче пути к моему сердцу, чем через музыку). Душевно поговорили с милым мальчиком, узнала много нового про чай, едва ли не символически взяла двадцать грамм понравившегося.
На карабины к лямкам рюкзака здорово придумал цеплять фотоаппарат Дима, чтобы шея не уставала.
А кольцо - с кольцами особая история. Кольца и бласлеты - это единственные цацки, которые я вижу на себе сама. Но если браслеты (кроме четок и вереска-Рожкиного подарка) и сережки - это часть общей атмосферы среди меня, то то, что висит на шее и кольца - глубоко символично. Тем более кольца. Кольца - они чтобы напоминать. Себе напоминать.
Поэтому колец у меня очень мало, и ношу я их обычно очень подолгу, не снимая.
Это совсем специальное. Чтобы не забывала.
А юбонька просто отличная попалась случайно.
А на Валаам мне все же обязательно надо.
Владыка жизни моей, духа праздности, уныния, властолюбия и пустословия не дай мне, пошли же дух целомудрия, смирения, терпения и любви. Дай мне видеть мои собственные грехи и не осуждать брата моего.
Но это я просто вспомнила вдруг.
Для развеивания остатков мерзости в душе отлично подходит месса в Катерине и накупить всякой милой сердцу хреноты.
Новый завет, например, немного отличного улуна, карабинчиков, кольцо и зимнюю юбоньку.
Мой Новый завет, конечно, мимими и воистину карманный, но читать его тяжело, слишком уж мелко.
А тут славный такой, переплет мягонький, синенький, прорезиненный.
Улун я вообще не собиралась покупать, но пока ждала, когда откроют с перерыва "Цветок папоротника", услышала, что в магазинчике напротив играет "Резонанс" Сплина, ну и не могла не зайти, конечно. Нет короче пути к моему сердцу, чем через музыку). Душевно поговорили с милым мальчиком, узнала много нового про чай, едва ли не символически взяла двадцать грамм понравившегося.
На карабины к лямкам рюкзака здорово придумал цеплять фотоаппарат Дима, чтобы шея не уставала.
А кольцо - с кольцами особая история. Кольца и бласлеты - это единственные цацки, которые я вижу на себе сама. Но если браслеты (кроме четок и вереска-Рожкиного подарка) и сережки - это часть общей атмосферы среди меня, то то, что висит на шее и кольца - глубоко символично. Тем более кольца. Кольца - они чтобы напоминать. Себе напоминать.
Поэтому колец у меня очень мало, и ношу я их обычно очень подолгу, не снимая.
Это совсем специальное. Чтобы не забывала.
А юбонька просто отличная попалась случайно.
А на Валаам мне все же обязательно надо.
Владыка жизни моей, духа праздности, уныния, властолюбия и пустословия не дай мне, пошли же дух целомудрия, смирения, терпения и любви. Дай мне видеть мои собственные грехи и не осуждать брата моего.
воскресенье, 27 июля 2014
00:19
Доступ к записи ограничен
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 26 июля 2014
15:35
Доступ к записи ограничен
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Единственный раз в жизни я была в ночном клубе. (Не уверена, что это так называется, но там была ночь, и музыка, и люди пили и танцевали).
Единственный.
И у меня есть оттуда единственная фотография.
Что бы вы думали, я там делаю?
Сначала подумали, потом посмотрели)
А вообще - было так. Цивилизованная часть наших однокурсников после вручения дипломов пошли плавать на кораблике. (Нет, серьезно, барышни даже были в вечерних платьях! Вручение-дипломов-утром. Но нет. Правда, некоторые в коктейльных. Но блин.
).
А мы что? А мы собрались вечером, фрукты, сыр и бутылка вина - и на крыши Рубинштейна. Фонтанка под ногами, город стелется во все стороны и медленно садится солнце, а мы, так и не открыв вино, сидим в обнимку на коньке и болтаем о важном и неважном. И потом, уже похолодало, спускаемся, перехватываем Андрея и идем пешком по Невскому, я продолжаю раздавать прохожим малину, которой купила днем на рынке целую коробку, прохожие берут и улыбаются, вино ходит по рукам, смех и шутки.
И вот еще момент, за который я готова была всех обнять - в двух шагах позади нас начала явно назревать драка, и мы все (почти) рефлекторно, не сговариваясь, повернулись и подались вперед, чтобы разнять, если надо. Но все обошлось, мы выдохнули и пошли дальше. Но вот за это - просто спасибо.
Потом добредаем до того самого места, где люди танцуют под транс, вместо алкоголя берем годных улунов, которые тут же заваривает девочка...
И что-то в этом всем есть. Атмосфера, которую можно ложками загребать. Дым и неестественный свет. Стробоскопы. Мне хочется брать людей за руку, выводить на воздух и расспрашивать, зачем они сюда приходят. Но я и без того улавливаю эту грань преломления реальности, доведенную до возможного максимума, которая позволяет отключиться от течения жизни. Течения времени. В таких местах нет времени. Похоже на зеркальный лабиринт. Я смотрю во все глаза и проникаюсь.
Не только писать, конечно - несколько танцев и партия в бильярд с каким-то славным мальчиком - и мы выныриваем обратно.
Не то чтобы мне хотелось повторить, но это было действительно интересно - слишком другое.
Снова гулять, и мы расстаемся около пяти, как раз к сводке мостов, Андрей развозит всех по домам, а я иду на Фурштатскую (последнее - "мы любим тебя" - из машины голос нашей самой суровой барышни Анны), в Чайный дом к Петеньке - к кому еще можно прийти в пять утра. Петенька притаскивает отличного чая и кальян (на этот раз двойное яблоко. Просто двойное яблоко. Но как можно сделать просто двойное яблоко таким крутым?), его друг-художник молчалив, похож на взъерошенного печального воробья и что-то рисует, конечно.
А потом мы снова идем гулять (и дракончик из макдональдса!), и я ужасно хочу спать, а Петенька держит мою руку двумя ладонями, и я думаю, что у меня потрясающие друзья.
И город пронизан светом.
Единственный.
И у меня есть оттуда единственная фотография.
Что бы вы думали, я там делаю?
Сначала подумали, потом посмотрели)
А вообще - было так. Цивилизованная часть наших однокурсников после вручения дипломов пошли плавать на кораблике. (Нет, серьезно, барышни даже были в вечерних платьях! Вручение-дипломов-утром. Но нет. Правда, некоторые в коктейльных. Но блин.
).А мы что? А мы собрались вечером, фрукты, сыр и бутылка вина - и на крыши Рубинштейна. Фонтанка под ногами, город стелется во все стороны и медленно садится солнце, а мы, так и не открыв вино, сидим в обнимку на коньке и болтаем о важном и неважном. И потом, уже похолодало, спускаемся, перехватываем Андрея и идем пешком по Невскому, я продолжаю раздавать прохожим малину, которой купила днем на рынке целую коробку, прохожие берут и улыбаются, вино ходит по рукам, смех и шутки.
И вот еще момент, за который я готова была всех обнять - в двух шагах позади нас начала явно назревать драка, и мы все (почти) рефлекторно, не сговариваясь, повернулись и подались вперед, чтобы разнять, если надо. Но все обошлось, мы выдохнули и пошли дальше. Но вот за это - просто спасибо.
Потом добредаем до того самого места, где люди танцуют под транс, вместо алкоголя берем годных улунов, которые тут же заваривает девочка...
И что-то в этом всем есть. Атмосфера, которую можно ложками загребать. Дым и неестественный свет. Стробоскопы. Мне хочется брать людей за руку, выводить на воздух и расспрашивать, зачем они сюда приходят. Но я и без того улавливаю эту грань преломления реальности, доведенную до возможного максимума, которая позволяет отключиться от течения жизни. Течения времени. В таких местах нет времени. Похоже на зеркальный лабиринт. Я смотрю во все глаза и проникаюсь.
Не только писать, конечно - несколько танцев и партия в бильярд с каким-то славным мальчиком - и мы выныриваем обратно.
Не то чтобы мне хотелось повторить, но это было действительно интересно - слишком другое.
Снова гулять, и мы расстаемся около пяти, как раз к сводке мостов, Андрей развозит всех по домам, а я иду на Фурштатскую (последнее - "мы любим тебя" - из машины голос нашей самой суровой барышни Анны), в Чайный дом к Петеньке - к кому еще можно прийти в пять утра. Петенька притаскивает отличного чая и кальян (на этот раз двойное яблоко. Просто двойное яблоко. Но как можно сделать просто двойное яблоко таким крутым?), его друг-художник молчалив, похож на взъерошенного печального воробья и что-то рисует, конечно.
А потом мы снова идем гулять (и дракончик из макдональдса!), и я ужасно хочу спать, а Петенька держит мою руку двумя ладонями, и я думаю, что у меня потрясающие друзья.
И город пронизан светом.
четверг, 24 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Штука в том, что для того, чтобы мир раскрывался вокруг тебя, нужно что-то делать. Бесполезно просто сидеть на берегу, даже если это берег Балтийского моря, и ждать, пока на тебя свалится красота. Или понимание. Или хотя бы кирпич. Мир лениво будет лежать вокруг тебя, невидимый и неслышимый.
Прежде, чем ты увидишь сотню цветов в обычном городском асфальте, ты проведешь сотню часов, разбирая оттенки. Учиться видеть, и слышать, и чувствовать - это тоже труд. Размышлять - потому что это в ту же степь. Бесконечный и радостный, но всегда труд.
Или будет просто "Ок. Море."
Мир требует вложения сил, и тогда отдает сторицей.
Прежде, чем ты увидишь сотню цветов в обычном городском асфальте, ты проведешь сотню часов, разбирая оттенки. Учиться видеть, и слышать, и чувствовать - это тоже труд. Размышлять - потому что это в ту же степь. Бесконечный и радостный, но всегда труд.
Или будет просто "Ок. Море."
Мир требует вложения сил, и тогда отдает сторицей.
вторник, 22 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Да, вот еще забавное.
Кроме денег у нас целенаправленно искали драгоценности: все содержимое всяческих шкатулок было достаточно однозначно раскидано по ровным поверхностям. Но искать у нас с мамой драгоценности очень забавно, потому что такого рода побрякушки как-то не вызывают у нас никаких теплых чувств.
Впрочем, одна пара дорогих серег у меня есть. Действительно дорогих, золото с жемчугом и бриллиантами - подарок моей бабушки мне на окончание университета (которого она, впрочем, устала ждать и подарила их еще в прошлом году). Так вот в то время, как господа грабители упрямо ворошили никому не нужные, но мною любимые цацки, разложенные по шкатулкам, эта пара серег спокойно валялась на дальней заныканой полочке, как не носимая совсем.
Так что я по-прежнему, как истинная леди, могу в черный день заложить драгоценности в ломбард, прямо как во всяких книжках)
Не то чтобы я собиралась так когда-нибудь делать, но это как-то так уруру и исторично ^_^
Простите.
Кроме денег у нас целенаправленно искали драгоценности: все содержимое всяческих шкатулок было достаточно однозначно раскидано по ровным поверхностям. Но искать у нас с мамой драгоценности очень забавно, потому что такого рода побрякушки как-то не вызывают у нас никаких теплых чувств.
Впрочем, одна пара дорогих серег у меня есть. Действительно дорогих, золото с жемчугом и бриллиантами - подарок моей бабушки мне на окончание университета (которого она, впрочем, устала ждать и подарила их еще в прошлом году). Так вот в то время, как господа грабители упрямо ворошили никому не нужные, но мною любимые цацки, разложенные по шкатулкам, эта пара серег спокойно валялась на дальней заныканой полочке, как не носимая совсем.
Так что я по-прежнему, как истинная леди, могу в черный день заложить драгоценности в ломбард, прямо как во всяких книжках)
Не то чтобы я собиралась так когда-нибудь делать, но это как-то так уруру и исторично ^_^
Простите.
14:42
Доступ к записи ограничен
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
xxx: раньше на вопрос, знаю ли я js, я отвечала: ну немножко
xxx: теперь поучила его еще и на тот же вопрос могу уверенно ответить "нет".
(с)
Когда-то мне показалось, что я начала учиться играть на гитаре. Теперь я понимаю, что есть нормальное здоровое "не умею", и отвратительное, заставляющее жестоко страдать чувство прекрасного "не умею", за которое неплохо было бы руки отрубать.
Простите.
На самом деле, про внезапные подарки мироздания.
После часа в душной очереди на оплату всякой квартплаты-света, сорока минут в очереди на оплату налога в Сбербанк и трех часов в милиции, с дичайше больным животом и общим больным всем без обезбола под рукой, за весь день съев шесть роллов и выпив один стакан морса, опоздав после всего этого на последний автобус до дачи и доехав только до Кировска...
Ты слету ловишь попутку, и после жары, от которой тебе нехорошо с утра, погружаешься в прохладный, свежий, без ароматизаторов и прочих раздражающих факторов воздух в мягком и удобном салоне Мицубиши, водитель спрашивает "а какую музыку вы предпочитаете?" и ставит радио "Эрмитаж", единственное радио, которое играет у нас дома, причем играет повсеместно, и еще предлагает двухлитровую бутылку чистой воды с лимоном.
И ты едешь, погрузившись в эту мягкость, и прохладу, и тщательно отобранный лучший мягкий джаз, и думаешь, что, черт возьми, насколько же все это вот сейчас невыразимо идеально.
________________________________
“Девять вещей следует держать в тайне: возраст, богатство, щель в доме, молитву, состав лекарства, любовную связь, подарок, почёт и бесчестье”.
Мне стоит над этим подумать.
Во всяком случае, идти к этому дао я понемногу начала.
xxx: теперь поучила его еще и на тот же вопрос могу уверенно ответить "нет".
(с)
Когда-то мне показалось, что я начала учиться играть на гитаре. Теперь я понимаю, что есть нормальное здоровое "не умею", и отвратительное, заставляющее жестоко страдать чувство прекрасного "не умею", за которое неплохо было бы руки отрубать.
Простите.
На самом деле, про внезапные подарки мироздания.
После часа в душной очереди на оплату всякой квартплаты-света, сорока минут в очереди на оплату налога в Сбербанк и трех часов в милиции, с дичайше больным животом и общим больным всем без обезбола под рукой, за весь день съев шесть роллов и выпив один стакан морса, опоздав после всего этого на последний автобус до дачи и доехав только до Кировска...
Ты слету ловишь попутку, и после жары, от которой тебе нехорошо с утра, погружаешься в прохладный, свежий, без ароматизаторов и прочих раздражающих факторов воздух в мягком и удобном салоне Мицубиши, водитель спрашивает "а какую музыку вы предпочитаете?" и ставит радио "Эрмитаж", единственное радио, которое играет у нас дома, причем играет повсеместно, и еще предлагает двухлитровую бутылку чистой воды с лимоном.
И ты едешь, погрузившись в эту мягкость, и прохладу, и тщательно отобранный лучший мягкий джаз, и думаешь, что, черт возьми, насколько же все это вот сейчас невыразимо идеально.
________________________________
“Девять вещей следует держать в тайне: возраст, богатство, щель в доме, молитву, состав лекарства, любовную связь, подарок, почёт и бесчестье”.
Мне стоит над этим подумать.
понедельник, 21 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Я улыбаюсь по поводу какой-то маминой легкомысленности: "Ну да, у нас же теперь так много денег, что мы можем ими спокойно разбрасываться"
"Мы освободились от власти денег! Вот такие радикальные меры иногда и нужны" - смеется мама.
По-моему, тут все с моей легкой руки понемногу ебанулись ^^
"Мы освободились от власти денег! Вот такие радикальные меры иногда и нужны" - смеется мама.
По-моему, тут все с моей легкой руки понемногу ебанулись ^^
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
"Почему с тобой постоянно, ПОСТОЯННО что-нибудь случается?" - как-то в сердцах воскликнул мой друг после истории о том, как загорелся автобус, в котором я ехала.
Очередная история).
Радостной встречи с родителями после двух недель, пока они были в Испании, не очень сложилось.
Этот незабываемый момент, когда ты стоишь перед собственной опечатанной и забитой здоровыми досками дверью, вы отдираете их вдвоем с отцом и ты представляешь, что может быть внутри.
Не нагнетая саспенса, скажу, что у нас взломали дверь, взяли только деньги и отцовский ноутбук, через три дня соседка снизу поднялась на нашу площадку, увидела раскуроченную дверь, ни у кого наших телефонов не нашлось, так что вызвали полицию.
В комнатах дичайший бардак и погром, разворочено все, но, в общем, поломано только по мелочи, вся остальная техника лежит нетронутая, как и картины и все прочее, искали принципиально деньги и драгоценности.
Пока мы ломали дверь, я подумала, что у меня ценных вещей-то — ноут с фотоаппаратом, которые я с собой таскаю, плеер с двумя парами студиек, велосипед да гитара.
Ну и лиса Рекурсия с обиталищем еще разве что.
Впрочем, обо мне и беспокоиться-то нечего, другое дело родители.
Как обычно, холодная голова и адекватность просыпаются и активно функционируют у меня исключительно в кризисных ситуациях, особенно когда окружающие люди начинают паниковать. Что особенно ценно каждый раз, когда мы попадаем в какой-нибудь треш с родителями, потому что мама сразу уходит в истерику, а отец, хотя и чаще сохраняет спокойствие, становится весьма бессмысленным.
Сегодня хорошо отловила то, как тело мне в этом помогает, уводя часть психики в физику. Уже после того, как я со всем разобралась, всех более-менее привела в порядок и успокоила, сделала, что надо было, по дому и сходила в магазин- самое время бы выдохнуть, как в глазах так хорошо потемнело я я довольно-таки с трудом удержалась в сознании. После чего следующие часа полтора меня знатно так потряхивало - не эмоционально, а именно физически, пока любимая компанияи немного какой-то сорокаградусной мерзости не привели окончательно в порядок. Как может не привести в порядок, в конце-концов, когда ты обнимаешь Сонечку, Граф чешет за ушком, можно тыкаться в Аланкуна, а рядом обитается серенький котенок Гештальт.
И, в общем, конечно все это было довольно трудно накоплено, но деньги - это по-прежнему всего лишь деньги.
До октября, следующей маминой зарплаты, мы тихонечко доживем - деньги остались у меня и у отца, ну а там уже полегче будет. Да и я, надеюсь, уже устроюсь на работу.
Так я обзавелось очередной байкой, феерическим разгромом в комнате и очередным пониманием того, как не имеют веса в душе деньги и вещи, и как же сильно я люблю тех, кого люблю.
Такие дела)
Очередная история).
Радостной встречи с родителями после двух недель, пока они были в Испании, не очень сложилось.
Этот незабываемый момент, когда ты стоишь перед собственной опечатанной и забитой здоровыми досками дверью, вы отдираете их вдвоем с отцом и ты представляешь, что может быть внутри.
Не нагнетая саспенса, скажу, что у нас взломали дверь, взяли только деньги и отцовский ноутбук, через три дня соседка снизу поднялась на нашу площадку, увидела раскуроченную дверь, ни у кого наших телефонов не нашлось, так что вызвали полицию.
В комнатах дичайший бардак и погром, разворочено все, но, в общем, поломано только по мелочи, вся остальная техника лежит нетронутая, как и картины и все прочее, искали принципиально деньги и драгоценности.
Пока мы ломали дверь, я подумала, что у меня ценных вещей-то — ноут с фотоаппаратом, которые я с собой таскаю, плеер с двумя парами студиек, велосипед да гитара.
Ну и лиса Рекурсия с обиталищем еще разве что.
Впрочем, обо мне и беспокоиться-то нечего, другое дело родители.
Как обычно, холодная голова и адекватность просыпаются и активно функционируют у меня исключительно в кризисных ситуациях, особенно когда окружающие люди начинают паниковать. Что особенно ценно каждый раз, когда мы попадаем в какой-нибудь треш с родителями, потому что мама сразу уходит в истерику, а отец, хотя и чаще сохраняет спокойствие, становится весьма бессмысленным.
Сегодня хорошо отловила то, как тело мне в этом помогает, уводя часть психики в физику. Уже после того, как я со всем разобралась, всех более-менее привела в порядок и успокоила, сделала, что надо было, по дому и сходила в магазин- самое время бы выдохнуть, как в глазах так хорошо потемнело я я довольно-таки с трудом удержалась в сознании. После чего следующие часа полтора меня знатно так потряхивало - не эмоционально, а именно физически, пока любимая компания
И, в общем, конечно все это было довольно трудно накоплено, но деньги - это по-прежнему всего лишь деньги.
До октября, следующей маминой зарплаты, мы тихонечко доживем - деньги остались у меня и у отца, ну а там уже полегче будет. Да и я, надеюсь, уже устроюсь на работу.
Так я обзавелось очередной байкой, феерическим разгромом в комнате и очередным пониманием того, как не имеют веса в душе деньги и вещи, и как же сильно я люблю тех, кого люблю.
Такие дела)
воскресенье, 20 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Второй день залипаю за эту песню внезапно.
Видимо, объясняется это тем, что у меня острый недостаток конюшни в крови.
Я не помню, говорила я здесь, или нет, в любом случае самое время сказать, что занимаюсь верховой ездой я в казачьей станице. Под Питером, да. Тут можно много спорить про "настоящее" и "не настоящее", но я всегда склоняюсь к тому, что когда искренне, глубоко и от души, то оно и будет настоящее. Понастоящее некоторых настоящих).
И мне весьма внезапно очень их не хватает.
Еще второй день думаю, что все же чертовски жаль, что с шашкой заниматься мне не положено.
Вообще женская джигитовка, конечно, беднее мужской (ну то есть ее вообще исторически нет, но это мы деликатно опустим) - как минимум потому что для выполнения некоторых элементов у меня не просто не хватит сил, а очень кардинально не хватит сил. Ну а девушка с шашкой - это практически дурной тон. Поймите правильно, не потому что нечего женщине с оружием делать. Помню прекрасную сцену, когда кто-то из казаков перехватил взгляд девочки, на вид пятилетней, на его нож. Снял с пояса и протянул "На, смотри". Девочка испугано на него посмотрела. "Да ты не бойся. Оружие не игрушка, но бояться его не надо. Ты же казачка! Бери".
А потому что - ну, нехорошо это.
Впрочем, мне бы и самой было неправильно. Шашку заслужить надо. А я так, мимопробегал.
Вот вам фотографий немного. Как-то ждала, пока Лазутчик пообедает, поснимала маленько.
Куда же без котейки
Еще детей
Коза!
Как-то так...
суббота, 19 июля 2014
Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Если я не напишу это сейчас, я, как обычно, не напишу никогда)
В Рускеалу я попала неожиданно.
Кажется, всего за неделю до поездки я только знала, что мой дорогой московский друг проездом будет в Питере - очевидно, в какие-нибудь очередные Европы. А потом вдруг узнаю, что едет он вовсе не в Европу, а к Рускеальскому мраморному карьеру, куда я давно навострила уши, к тому же с походом. С походом в Карелию через Питер и без меня? Нет, ну вы это слышали? В общем, чудесами организации я освободила себе четыре выходных дня и буквально в последний момент успела отправить заявку и все оплатить.
Три раза начинала писать следующий абзац и в конце-концов забила, черт с ним, с хронологичным и последовательным изложением)
Вечером туристы понемногу исчезают, и тихий воздух смыкается за их спинами. Солнце медленно закатывается за горизонт, уступая место ровному, мягкому свету белой ночи. А мрамор - он здесь другой. Когда я ехала, я пыталась представить себе, как это - мраморный карьер? Это казалось почти таким же странным, как дерево с золотыми листами. А здесь стоишь, смотришь на удвоенную гладью озера мраморную скалу, и не понимаешь, как он мог казаться чем-то не органичным, когда вот он - бесконечно неповторимый, живой, будто бы растущий и дышащий.
Так я влюбилась в камни после первой поездки на Урал.
Отстаешь от группы и остаешься один в штольне. Темно, сыро и гулко, капает вода. Проводишь рукой по камню, прижимаешься лбом. Каково это было тогда, непостижимый, непосильный труд - выламывать вручную огромные камни из скалы, без света и простора, день за днем, год за годом - сырыми пещерами, адской работой.
А потом закрываю глаза и слушаю тишину. Ощупываю стены. Я не умею описывать это чувство - когда оказываешься один в пещере. В камне или песке. Рукотворной или прорезавшей твердь самостоятельно.
Просто там все другое.
Под закатное солнце - покачать головой на несколько чужих попыток забраться на мраморный отвес и долезть до самого верха, оставив всех внизу - и ты, как кажется, на самой высокой точке Рускеалы, хотя и лезть-то там было всего ничего, ровное море леса расстилается перед тобой (сейчас вспомнила этот эпизод второго Хоббита - когда Бильбо вдруг выныривает над лесом, в солнце и простор), и, в общем, ради таких моментов можно многое отдать.
Утром - легкие лодки, словно те кораблики, что делал в детстве из пенопласта. Устроиться, конечно, на носу, трогать воду, прозрачную невероятно, мягкого, зеленоватого оттенка - у стен такое ощущение, что все озеро светится изнутри. И пещеры, пещеры. Бесконечно дробящие, танцующие блики на сводах - паутиной света. Под тобой в невероятно чистой воде проплывают крупные рыбы, темные и прозрачные, словно так и надо, словно они не чудо. Словно все это не чудо, словно так и надо, чтобы светящаяся изнутри зеленым вода обращалась чистым голубым, чтобы своды были мраморными, а рыбы прозрачными, чтобы свет дышал и танцевал между водой и камнем.
За решетками в глубь скалы уходят длинные штольни, из них тебя обдает холодом, влагой, неподвижностью и брошенностью - если бы только попасть туда, внутрь, стоишь, как завороженный. Но это потом, когда-нибудь обязательно, но не в этот раз.
И, конечно, "А можно, можно я погребу?" - и лодка ощущается еще легче, чем казалась, вода плотная и упругая, а весла совсем невесомые, путаю право и лево, ловлю баланс, и смотрю, смотрю во все глаза, чтобы сильно-сильно все запомнить.
Карьер я почти не фотографировала - во-первых, много отличных фотографий и без меня есть в сети, а во-вторых, бесполезно же такую красоту снимать.
И все же немного его и немного меня.
три штуки карьера
Лезла-лезла и залезлаИ не помогают, а страхуют!)
Пещеры и решетки. И морды)
И кто ей в руки весла дал-то?
В Рускеалу я попала неожиданно.
Кажется, всего за неделю до поездки я только знала, что мой дорогой московский друг проездом будет в Питере - очевидно, в какие-нибудь очередные Европы. А потом вдруг узнаю, что едет он вовсе не в Европу, а к Рускеальскому мраморному карьеру, куда я давно навострила уши, к тому же с походом. С походом в Карелию через Питер и без меня? Нет, ну вы это слышали? В общем, чудесами организации я освободила себе четыре выходных дня и буквально в последний момент успела отправить заявку и все оплатить.
Три раза начинала писать следующий абзац и в конце-концов забила, черт с ним, с хронологичным и последовательным изложением)
Вечером туристы понемногу исчезают, и тихий воздух смыкается за их спинами. Солнце медленно закатывается за горизонт, уступая место ровному, мягкому свету белой ночи. А мрамор - он здесь другой. Когда я ехала, я пыталась представить себе, как это - мраморный карьер? Это казалось почти таким же странным, как дерево с золотыми листами. А здесь стоишь, смотришь на удвоенную гладью озера мраморную скалу, и не понимаешь, как он мог казаться чем-то не органичным, когда вот он - бесконечно неповторимый, живой, будто бы растущий и дышащий.
Так я влюбилась в камни после первой поездки на Урал.
Отстаешь от группы и остаешься один в штольне. Темно, сыро и гулко, капает вода. Проводишь рукой по камню, прижимаешься лбом. Каково это было тогда, непостижимый, непосильный труд - выламывать вручную огромные камни из скалы, без света и простора, день за днем, год за годом - сырыми пещерами, адской работой.
А потом закрываю глаза и слушаю тишину. Ощупываю стены. Я не умею описывать это чувство - когда оказываешься один в пещере. В камне или песке. Рукотворной или прорезавшей твердь самостоятельно.
Просто там все другое.
Под закатное солнце - покачать головой на несколько чужих попыток забраться на мраморный отвес и долезть до самого верха, оставив всех внизу - и ты, как кажется, на самой высокой точке Рускеалы, хотя и лезть-то там было всего ничего, ровное море леса расстилается перед тобой (сейчас вспомнила этот эпизод второго Хоббита - когда Бильбо вдруг выныривает над лесом, в солнце и простор), и, в общем, ради таких моментов можно многое отдать.
Утром - легкие лодки, словно те кораблики, что делал в детстве из пенопласта. Устроиться, конечно, на носу, трогать воду, прозрачную невероятно, мягкого, зеленоватого оттенка - у стен такое ощущение, что все озеро светится изнутри. И пещеры, пещеры. Бесконечно дробящие, танцующие блики на сводах - паутиной света. Под тобой в невероятно чистой воде проплывают крупные рыбы, темные и прозрачные, словно так и надо, словно они не чудо. Словно все это не чудо, словно так и надо, чтобы светящаяся изнутри зеленым вода обращалась чистым голубым, чтобы своды были мраморными, а рыбы прозрачными, чтобы свет дышал и танцевал между водой и камнем.
За решетками в глубь скалы уходят длинные штольни, из них тебя обдает холодом, влагой, неподвижностью и брошенностью - если бы только попасть туда, внутрь, стоишь, как завороженный. Но это потом, когда-нибудь обязательно, но не в этот раз.
И, конечно, "А можно, можно я погребу?" - и лодка ощущается еще легче, чем казалась, вода плотная и упругая, а весла совсем невесомые, путаю право и лево, ловлю баланс, и смотрю, смотрю во все глаза, чтобы сильно-сильно все запомнить.
Карьер я почти не фотографировала - во-первых, много отличных фотографий и без меня есть в сети, а во-вторых, бесполезно же такую красоту снимать.
И все же немного его и немного меня.
три штуки карьера
Лезла-лезла и залезла
Пещеры и решетки. И морды)
И кто ей в руки весла дал-то?
