ПРИ "Боги, люди и Я"

Тем не менее война войной, а обед по расписанию.
Между всем этим умудрилась съездить на "Боги, Люди и Я", и съездила, надо сказать, отлично. Ящик виски и всех обратно, конечно.

В целом на БЛЯ я ехала играть в ритуальчики и поиск компромисса.
А играла в личный выбор и семью - что люблю больше всего, на самом деле. Ну и в поиск компромисса конечно тоже. И немного в дочки-матери на выживание)
Еще ехала играть в пластический образ дикаря. Из-за общего пиздеца, который случился в моей жизни за неделю до игры, разработать его подробно не удалось, но даже получившееся меня порадовало. Хотя в "городском" виде длинной юбки выдерживать его было очень трудно, потому как нелогично, и в городе меня периодически выбивало, но на своей локации вышло, кажется, неплохо. Очевидно буду экспериментировать дальше.
Ну и забавно было через минут 15 после начала игры обнаружить, что мой персонаж видимо получился подростком.

На этом вводную заканчиваю, поехали. Персонажное, эпизодами.
Тамила, курет, в городе представлялась как Ата.

Прелюдия

Ночь, дождь, оставшаяся горстка северян сбилась на неудобном бревнышке, вода попадает на спины. По другую сторону на шкурах вольготно расположились южане. Немного в сторонке - грозная фигура шамана. Наших зовет по одному, говорит долго. Зачем зовет? Зачем говорит? Страшно.
Наши старшие обнимают, говорят "не бойся, маленькая", но тоже напуганы, я вижу. Напуганы и растеряны.

Надо идти, говорят. Говорят, не тронет. Я иду.
Карта наугад и долгий-долгий разговор. Он другой. Он не такой как мы, он не такой, как они. Он может понять. Ему хочется доверять. Это тоже колдунство? Я решаюсь рассказать про свой маленький план. "Пусть это будет твоим заданием", - кивает. "Ты мудрее всех в твоем племени", - говорит.
Мне все еще ужасно страшно. Но теперь мне есть на кого опереться.
Это шаман станет той прочной связью Тамилы-Аты и куретов. Не южане со своей глупой идеей силы и вечной статичной борьбы, не потерявшиеся, плывущие по течению северяне. Тот, кто может дать мудрость. Которая дает силу.

Город

Дурацкая неудобная длинная юбка. Как они это носят. Очень страшно идти. Я видела, они держатся прямо и почти не озираются. Я тоже так смогу. Как много людей, как много зданий, как пестро, глаза разбегаются. Только бы поверили. Только бы поверили.
Они легкие и добрые, эти городские. Так добры, что ужасно стыдно врать. Разрешают учиться, дают еды, наливают чаю, предлагают лечить. Они верят в свою безопасность. Не шарахаться от охотников труднее всего.
Их же много, они должны были быть сильной стаей, почему они отказались от силы?

Чем больше Тамила слушает, смотрит, и спрашивает, тем больше первое восхищение сменяется сомнением. Они беспомощны, как слепые котята. Они только и делают, что плетут мулетки и разговаривают. Они не ищут нового, закрывшись в сети привычных ритуалов. "Не бери в голову, - говорит один из врачей. - Живи, как остальные горожане, просто не задумываясь о том, как все это работает".
Это чуют дети. Дети спрашивают хорошие вопросы у учителей. Дети хотят быть сильнее. Дети - умные звереныши. Но детей мало.

Судья долго говорит со мной как с чужестранкой. Говорит странные вещи, но объясняет так, что они кажутся правильными. Город странный. Нашим бы многое не понравилось.
И это тоже страшно и рисково, но Тамила собирается с духом и пытается объяснять, даже охотникам пытается - есть хорошие куреты и есть плохие, хорошие не трогают никого, да, была у них два дня, накормили, обогрели, боялись плохих, не трогайте, пожалуйста, не трогайте хороших куретов.

Казнь

Вдруг в городе слышу - куреты поймали охотника. Разворачиваюсь и почти с места бегу к воротам города. Его же прямо сейчас...
Охотник. Этот высокий знает, что я курет. Что я знаю. Они же не дураки. Они же пойдут за своим. Он же из их стаи.
Тамила сбивчиво пытается объяснить, что у охотников минут десять. Что потом его убьют и съедят. Что нужно действовать очень быстро. "Мы цивилизованные люди, - улыбается охотник спокойной улыбкой. - мы ждем решения Совета. Пока выход из города запрещен. Тебе тоже нельзя". Она бежит через лес и ненавидит и горожан, и южан.
Наши держат меня и просят не делать глупостей. Я понимаю, что одна не могу ничего. Мой шаман радостно пляшет с южанами. Огонь и танцы. Охотнику, еще живому, отрезают ноги и картинно убивают. Меня уводят под руки. "Мы остаемся, - говорят знахарки. - они не будут заставлять нас участвовать в этом. Нам не нужно будет есть людей. Здесь мы нужны, а кому мы нужны там?". Я понимаю, что больше сюда не вернусь. Наследницу вождя я увожу с собой в город. Она пала духом, она - мое разочарование, она недостойна своего отца, но она - мое племя. И я уведу хотя бы ее.

Выбор

Пока я тащу через лес дочку вождя, я все решаю. Городские слабые и глупые, но они знают то, чего не знаю я. Я научусь этому и уйду, уйду дальше, будет другое племя и мы будем использовать все это с умом. Я не верю, что у шамана получится то, что он хочет, может, я уговорю его уйти, он же хотел этот новый разумный мир, он же ищет его, у нас обязательно все получится...
Про то, что я курет, проговориваюсь глупо, нелепо, обидно, так ужасно стыдно, как теперь смотреть в глаза, как теперь сделать так, чтобы верили? Но теперь могу говорить от нас, объяснять судье, другому судье, кому-то еще...
Южане приходят в город (и их впускают, их, только что убивших охотника, спокойно пускают внутрь) и нас прячут в церкви. Священник, который говорит хорошие и правильные вещи. Который дает надежду на то, что знахарок можно будет переубедить, что нам найдется место в этом городе. Елена, которая говорит о том же, но другими словами. Которая спрашивает и слушает.

Последняя встреча

В ночь объединения племен южане и бывшие северяне приходят в город. Они все прошли обряд. Они все стали южанами. Тяжелые разговоры со своими. Я решаюсь и иду к шаману, ни на что не надеясь. Но я все еще верю в него. А он выходит и, рыкая на всех, кто пытается вмешаться или отвлечь, на своих и на чужих, говорит со мной терпеливо и долго, очень долго, и поднимается со мной к огню куретов - в место, куда я, мне казалось, уже не вернусь. Говорит и объсняет, и берет в ученики, хотя я все так же твердо отказываюсь вступать в племя. Следом приходит рынок и говорит о Своре, люди которые знают и понимают, люди, которые мудры. Я жмусь в ногах у шамана и напряженно пытаюсь понять все, о чем они говорят. Пока из темноты один за другим не показываются южане. И с ними наша Улита - в ее блестящих глазах я окончательно вижу, что больше не наша. Я жду, что меня убьют прямо здесь. "Мы не хотим ее здесь видеть". "Иди, - говорит мне шаман. - О ней вы будете говорить со мной".
Это будет последний раз, когда я его увижу. Он успеет мне дать ровно одно задание. Все, что останется мне после его смерти.

Семья

На рынок меня приводит одна из детей. "Если тебя там примут, ты в любом случае сможешь остаться в городе". И тетушка Арахна - мудрость, покой и ярость, понимание своего, понимание чужого. Она называет нас обеих своими новыми дочками. Она говорит: теперь вы - часть нашей семьи. Они стеной выстраиваются передо мной, когда за мной приходит оживший охотник. Они принимают меня без вопросов. Они знают, что такое быть семьей. Возможно, единственные в этом глупом городе, они - знают. И когда Кашиф гибнет на моих глазах от нашей Своры, когда его несут на опушку, желтые свечи и черный плащ Того, когда наступает время прощаться, я твердо знаю, что сказать.
"Несколько дней назад я потеряла почти всю свою семью. Твоя семья приняла меня, как родную. Я обещаю тебе, что буду защищать их".
Обещания, данные мертвым, не нарушаются.
Я помогу нашим всем, чем смогу. И останусь подле тетушки Арахны.
Теперь моя семья - здесь.


Вообще конечно было очень круто. Хотя встраиваться в игровой процесс после того, как сгонял утром третьего дня в город и обратно, очень трудно.

Таро на играх всегда заходят неплохо. Выйти с персонажем, одно из двух главных желаний которого - стать сильным, и вытащить "Силу" старшего аркана - это прям хорошо.

Правда очень жаль, что не удалось развить дальше линию с шаманом из-за его смерти. Подозреваю, конечно, что закончилось бы это тем, что южане убили бы или меня, или его, или нас обоих, тем не менее.

Ну и смертельно жалко смазанный из-за внезапного парада финал. Квест "закрыть все сюжетные арки за 15 минут" отчасти удалось выполнить, но очень скомкано и левой пяткой. Прямо ужасно жалко, могло бы быть хорошо и красиво.

На самом деле, было много крутых сцен и кроме того, что я описала, но правда чересчур многобукаф, описала почти только основную свою линию. А сколько еще было побочных. Игроки чудные, мастера крутые. Спасибо всем огромное.

---

Здравствуйте. Сейчас я буду орать здесь, потому что я в ярости, а поругаться конструктивно возможности у меня нет. Возможно мне станет легче.



У вас есть буйная невменяемая больная. У вас есть возможность обеспечить ей относительный покой и безопасность, потому что вы психиатрическая лечебница и для этого предназначены.
У больной повышенное давление, что лечится таблетками. Какого блядь хера вы отвозите ее в терапию обычной больницы, где давление ей будут лечить той же самой таблеткой, но безопасность и покой обеспечить не смогут.
Какого хера вы не сообщаете о переводе ее родственнику. Какого хера я узнаю об этом, только придя ее навестить. А навещать у вас, кстати, можно только ТРИ РАЗА В НЕДЕЛЮ.
Только через ДВА ДНЯ я узнаю о том, что больная, которой нужен круглосуточный уход, находится в неспециализированной больнице. И слава богу, что мне повезло и эти два дня с ней провела сиделка, которая была даже не в курсе, есть ли у больной родственники и заплатят ли ей за дежурство.
Тем не менее, больная все равно пытается выйти в окно и ее вынуждены перевести в реанимацию, потому что там ее могут привязать к кровати и только так гарантировать, что больше пытаться выйти из окна она не будет.
Ни под мое круглосуточное наблюдение, ни под наблюдение сиделки ее перевести в палату отказываются. В реанимацию родственников пускать не имеют права.
Перевести ее обратно в психиатрическую ее тоже пока не могут. Что с ней делать не очень представляют и ждут приезда психиатра.
И на кой скажите мне пожалуйста черт все это было.
В целом хочется убивать, конечно.

---

Видеть, как разрушается сознание, жутко.
Как стремительно, необратимо, и ты бессилен. Даже если говорить, говорить, удерживать на краю реальности - как будто держать за руку человека, висящего в пропасти, и не иметь сил вытащить его. В какой-то момент он ускользает от тебя.

Я как-то писала, как испугал меня один из залов Kumu, с десятками голов на стеклянных постаментах. Неподвижные лица, которых не коснешься теплом, не коснешься словом. Невозможность согреть. Невозможность коснуться.

Физическое увечье, даже очень страшное увечье, не пугает. Тело - это не ты. Сознание - это ты.

Жутко смотреть, как на человека разом наваливаются все страхи и подозрения его жизни, сгущаются и уплотняются, становятся абсолютными, становятся всем его миром. В этом мире места не остается больше ни для чего. Дни идут как в молоке, просветления становятся все короче, искореженный безумием мир - явленнее, подробнее, осязаемее.
Ты с ужасом видишь, как он подробен, как внутренне непротиворечив, как мгновенно забрасывает длинные, извилистые лианы бреда, оплетаяи захватывая в себя все, чего касается.

Трудно делать выбор за другого. Очень сложный выбор, ты навредишь и в одном, и в другом случае. Ты пытаешься понять, как будет лучше. Ты пытаешься провести самой мягкой тропкой, изо всех сил пытаешься. Безуспешно. Мягких тропок больше нет и ты единолично берешь на себя ответственность за боль дорогого тебе человека.

Возможно, мне было бы проще, если бы этот выбор я делала не одна - но нет, я слышу крики из комнаты и знаю - так лучше, что сейчас здесь только я. Ни маме, ни отцу этого слышать никак не надо. Никогда.
Я все еще стараюсь хранить эту семью как умею.
Я делаю выбор.

На том же диване, на котором столько лет назад на моих руках усыпляли мою единственную и любимую Леди Винтер, санитары связывают руки моей дорогой бабушке, которая рвется, как кошка.

Возможно, это неизбежное наказание, которое должно было прийти - за то, что мы мало любили, не умели терпеть, не умели принимать такое чужое и дикое для нас, не умели слушать язык, который не совпадает и не пересекается с нашим.
А когда я научилась, было уже поздно и невосполнимо.

Пожалуйста, берегите друг друга.
И тех, кто рядом.

---

Потихонечку ставлю теги под старые записи, потому что поняла, что перестала вообще ориентироваться в массиве последних трех лет, периодически выцепляется забавное.
(Как потом рассказала мне мама, госпожу NN во мне, в моем поведении и в моем стиле преподавания возмущало совершенно все, но она всегда опасалась со мной лишний раз связываться)

2013 год, диалог с начальством:
- Катерина Яновна, спасибо большое, дети ваши замечательно выступили, всем очень понравились. Но почему вы репетировали с ними в шляпе?
- Между прочим, даме можно находиться в помещении в шляпе.
- Так. Вы должны подавать детям пример!
- Вот поэтому я красиво одеваюсь. *по пути к двери" Нина Николаевна, я побежала, у меня урок, до свидания!

---

Ну и я как обычно уже обо всем однажды писала)

Если долго и самозабвенно работать, быть по большей части добрым, упрямо нащупывать свою и только свою дорогу впереди, так же упрямо искать и когда-нибудь обязательно находить самых своих людей - в конце-концов для того, чтобы быть безоговорочно принятым миром и быть в покое и радости, нужно будет совсем немного.
Чтобы в комнате было светло.
Чтобы вода была вкусной.
Чтбы книга была хорошей.
Чтобы музыкант играл.
Чтобы земля и трава были рядом.

Мой дорогой друг, мы не виделись тысячу лет, нас обоих здорово потрепало, право слово, но мы светлые и смелые.
Много лет назад мы шутили: возможно, люди - то, во что они верят.
Теперь я думаю, что это во многом так и есть. То, во что мы верим - каждый немного в свое - все ярче выступает в наших делах, жестах и лицах.

Что будет с нами еще через десять лет, друг? Мне больше не страшно. Оказалось, мы ничего не терям. Оказалось, действительно меняется только качество. Оказалось, с каждым годом становится легче, хотя и очень трудным путем.

Но мы смелые, и нам не страшно.
Береги себя, друг.

outlaw’s lullaby
I have lived most of my life surrounded by my enemies.
So I would be grateful to die surrounded by my friends.

засыпай, мой сынок, а покуда ты спишь, вдали
одинокое деревце высится из земли
глубоки его корни, ветви его крепки
у мерцающих крон — цикады да мотыльки

засыпай, моя дочь — в неприступных крутых грядах
под ночною землей твой сон стережет руда
глубоко-глубоко, не достать ни одной норе
посреди темноты — черный порох и акварель.

станет дерево крепкой мачтой, руда — рулём
станут вместе они стремительным кораблем
он пройдет много шрамов, стычек, путей и бед
чтоб потом, потерявшись, как-то попасть к тебе.

засыпай, моя дочь. а покуда ты спишь, учись
видеть боль, погибать за правду, искать ключи
находить своё сердце в звездных пустых морях
понимать и прощать, ни слова не говоря.

засыпай, мой сынок, помни это, сынок, и спи
смерть находит одну, но бежит от десятка спин

и каким бы ты ни был странным, чужим, другим
не бывает того, чтоб тебе не нашлось руки.

засыпай, засыпай. где-то там, у другой черты
спят в далёких домах такие же, как и ты
и не знают о том, что вдали, в световых годах
не видны никому, ждут их дерево и руда.

(с) Джек-с-Фонарем

запись создана: 05.05.2015 в 21:43

---

Ох, ну что же, здесь лето и закаты и вправду красивы как никогда - флента наперебой постит фотографии, а я хожу по городу и только и делаю, что раскрываю рот и восхищаюсь.

Или вот - "Катапульта" на Крестовском, когда тобой в кресле, без всяких стекол и кабин, выстреливает на 75 метров в небо - прямо в закатное небо, и ты падаешь в него, и тебе даже не страшно, ты только весь замираешь от красоты и скорости, от той меры восхищения, которая вытесняет уже все остальное.
А потом движение резко замедляется и земля переворачивается над твоей головой - и на контрасте с бешеной скоростью, которая была только что, это воспринимается как неподвижность, как будто ты завис где-то в этих закатных облаках, и приходит покой - бесконечный, всеобъемлющий покой.

Или там, на том берегу, где Финский залив уже переходит в Ботнический, и вода уже солоноватая и глубокая, а волны сбивают с ног - выдыхать и давать новой волне поднимать тебя, и плыть дальше и дальше по этому бугристому и беспокойному, оставляя позади дюны, сосны, жесткую голубоватую траву и дикий шиповник.

Или встречать "Аврору" вместе с этой многотысячной толпой, равномерно растянувшейся по всем набережным, хотя ночь и гроза, и радоваться, когда она, железная, немного нелепая и очень родная, проходит на буксирах через разведенный Дворцовый. Радоваться даже, что все эти люди тоже здесь, и что для них это тоже что-то значит.

Встречать перед сном рассвет на крыше Аланкуна, идти по Фурштатской под крупным и густым ливнем, насквозь мокрой, бережно неся домой укутанную коробку с малиной, читать на траве в Сосновке под мягким солнцем, все это.
Четыре новых книги, одна новая дружба, много километров, дождя и солнца. Это хороший июль.

Хвост заката длинный, золотистый и вьется по краешкам улиц. Кто его увидит, у того весь следующий день будут сиять глаза, кто поймает - у того всю неделю руки будут золотыми, а кто оседлает - тому брать в карман одну мечту, одну обиду и два желания и идти на восток.

Вернется - расскажет.

---

Или вот Ночь музыки в Гатчине - парк, сцена на озере, Чайковский и Doors в исполнении симфонического оркестра, отличная компания Доброго, Лисы и Циника, теплая ночь и возможность танцевать себе босиком в отдалении - ну что за чудо.

И обратно нестись в разгорающися над городом рассвет под 150, и ажурные вышки ЛЭП дрожат в воздухе, как будто невесомые, и птицы летят неуверенными клиньями, и вы тоже почти летите насквозь.

Сказки думаются, и с удивлением вижу, что горечи в них по-прежнему куда больше, чем кажется, только она всегда где-то на заднем плане, почти незаметная, но что же без нее будет иметь цену.

Заходила в редакцию, новый корр, который вынужден читать мои тексты пачками, врубаясь в проблемы, наговорил мне кучу хорошего, я смутилась так, что тут же врезалась в стол.
Редактор шутит
"- Кто не умеет себя презентовать и зарабатывать деньги????
- .....
- Я спросил, КТО НЕ УМЕЕТ СЕБЯ ПРЕЗЕНТОВАТЬ И ЗАРАБАТЫВАТЬ ДЕНЬГИ???
- ....
- Я ДАМ МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ ТОМУ, КТО ПРИЗНАЕТСЯ, ЧТО У НЕГО НЕТ НАВЫКОВ САМОПРЕЗЕНТАЦИИ!
- ... Извините, я с журфака СПбГУ, мне пора идти читать зарубежку".

Думаю разные крутые штуки, волнуюсь, что меня на них не хватит, бравая поддержка Соечки через океан помогает собраться с силами и, может, все и выйдет.

"Я в прошлый раз после того, как пил в редакции, очнулся без бумажника и паспорта", - рассказывает новый корр. "Смотри-ка, а мы и правда похожи", - смеюсь я, имея в виду свою привычку все везде терять и оставлять. "Ага, только ты еще нож в сумочке носишь", - замечает редактор.

Зато сделала себе за вечер складной столик из фанеры, на удивление довольна линией "столешницы".
Все лучше с электролобзиком и хорошей музыкой, право слово.

---

Я не люблю засыпать дома одна и обычно в этих случаях просто не ночую дома, но просыпаться одной в солнечный день в светлой комнате, с небом из окон, в тишине и покое - это такая радость, не передать. Тихо ходить босиком по дому, конечно, в белом (все больше и больше люблю белое), напевать, варить кофе, получать удовольствие от каждого звука и прикосновения, улыбаться не переставая.

Совершенно никуда не хочется выходить. (Думала ли я год назад, что когда-нибудь скажу такую фразу).

Читаю чудные цыганские сказки, которые дала вчера Машка, решила до осеннего Дурмстранга пожить все же на фрилансе.

"Большой добрый великан" - упротая трава, лешин день рождения вышел годным.
Люди ужасно крутые.

---

Стоп Питер-Таллин-Питер - это всегда выходит какое-то легкое и веселое мероприятие без фур, на перекладных легковушках, с заездами в эти крошечные городки ("Ты не была в этой крепости? Ну мы сейчас быстренько завернем, посмотришь") - потому что ну ребята, меньше 250 км плюс граница, скорость под сотню, куда вообще торопиться.

А в Таллине - моя чудесная Лосенька с мужчиной, и мы живем в маленькой квартирке с широкими подоконниками прямо в здании старого вокзала, под окнами стоят тихие и длинные синие поезда, пустая станция с аккуратными скамейками и большие вокзальные часы. А несколько раз проезжают новые, сияющие черным с оранжевым, привозят вайфай, которого нет дома, и на ту пару минут, которую они стоят на нашей станции, мы кучкуемся у окна и быстро смотрим все необходимое - и этого неизменно оказывается достаточно.

Таллин - опять город, в который я приезжаю не торопиться и выдыхать, пить кофе на любимом месте, купаться в море, читать книжки, сидеть на ступеньках и рассматривать людей, сочинять сказки, укрываться от туристов в тихих двориках старого города, садиться на случайные автобусы и смотреть, куда они меня привезут, потому как маршруты трамваев уже давно знаю наизусть.

Танцевать одной в огромной пустой башне под здоровенной крышей, пить ликер в Пирите на закате, любоваться парой лебедей с лебедятами, которые приплыли в пустую бухточку в Копли, в то время как наверху, по рельсам, которые казались заброшенными, медленно проезжает зеленый вагончик рабочего трамвая.

Обратно границу перехожу к половине двенадцатого, а дальше на светлом июльком небе поднимаются облака костров - села празднуют Ивана-Купалу, и ныряешь куда-то в это детскую, волшебную ночь, самую волшебную ночь всего года.

Все будет правильно.

---

Пока вчера ночью сидела у Скальда с работой, лимончелло и гитарой, окончательно решила, что надо в Таллин, пожалела только, что за заграном надо домой заезжать. Так что рассекаю просторы Эстонии, понятия не имею, где буду ночевать, ем мороженку, любуюсь полями, перечитываю Вино из одуванчиков и предвкушаю, как вечером окунусь в Балтийское море.

Пока ждала утром метро, чуть не расплакалась от того, как хорошо сразу.

Видела аиста с аистенком.

Забыла взять палантин.

В полуразрушенной церкви в Нарве гулко, прохладно, и только витражи светятся.

Привезу историй.

Счастливая, как черт знает что.

Отправлено из приложения Diary.ru для Android

---

ПРИ "РенТВ"

Давайте я просто начну с того, что на этой игре игровыми методами убили мастера. Неиграющего мастера, мастера в качестве демиурга.
По-моему, это лучше всего характеризовало происходящее.

Больше благородного треша

Жидомасоны рептилоиды, частичка бога в шахтах, пожирающие трупы инопланетяне, портал на другую планету, цивилизация бактерий-хайвмайнд, зомби-фашисты, Альф, Скуби Ду и кебабы с мясом пришельцев - ой, в смысле, тихий неприметный американский городок в глубинке, простые фермеры и шахтеры, ничего необычного.
Дикая окрошка из всевозможного треша в стиле РенТВ, которую игроки генерили вместе с мастером, ложится в жесткие ячейки Всемирного закона о невмешательстве рас.

В самой генережке я поучаствовать не успела - на игру меня позвал Саша после Гигантомахии, за что ему огромное спасибо. К тому моменту сетка ролей была уже не только готова, но и забита. Так что мне выдали персонажа и отпустили с богом.

Флора Уокер, агент ФБР, тело которого занял рейнджер, посланный на Землю проследить исполнение Закона.

Изначальная интерпретация взаимоотношения рейнджера и тела мне не зашла, так что подумав, что никому особенно я ничего не испорчу, я забила и играла в полушизофрению - агент про рейнджера не знал, рейнджер за агентом следил и перехватывал управление в нужных местах.

Я беспокоилась за свои задачи как следователя, потому как обычно в это не играю, но много расспросов и аккуратных разговоров, чуточку допросов, немного шантажа, немного запугиваний, немного подслушанного - и картинка сложилась почти целиком. Но приятно не это, а то, что формат расследования дал шикарную возможность контактировать почти с каждым игроком на полигоне и везде совать нос - а оно того стоило, право слово. Потому как какие характеры, какие игроки, какое удовольствие.
Ну и, конечно, главный и самый интересный вопрос персонажа - а какое оно, это человечество, а чего от него ждать.

С одной стороны, хочется сюда забить пару кусков, с другой - на это напрашивается добрая треть диалогов.

Милые детали - фрисби с Макбрайтами, докладная начальству о несоответствии должности напарника, короткий, но чудный диалог с кебабником, радостно найденный на пару с шерифом (и тут же реализованный) предлог арестовать хиппи.
Еще, конечно, мархуанна на пару с отцом Макбрайтом - все в интересах расследования, ради попадания в шахты - не только чудный легальный островочек смеха и безпафосного бреда, но и отличный вдохновенный гон.
Еще, конечно, джин на троих с шерифом и начальником военной базы и итогом - наша маленькая и твердо сколоченная мини-команда - милота на милоте.

Вляпалась-таки в эту гадость, когда персонаж теоретически должен на месте уничтожить другого, но игрок-то понимает, что девочка почти только что вышла на полигон, и блин, ну как так-то. И с панической скоростью придумать себе хоть какой-то годный обоснуй, почему я сейчас оставлю ее в живых.
А так как девочка была первым ксеносом, в котором я была полностью уверена, этот же обоснуй потом невольно защитил и всех остальных - назвался груздем, по веткам не пляши.

Легкая, веселая и яркая игра, приятные модельки, интересная задача рейнджера и море удовольствия от контактов с игроками - тут и все Макбрайты, и все шахтеры, и военные, и Скуби, и Сара Коннор, и Итан, и еще много-много более эпизодического.
Хочется еще)

Отчет рейнджера по Земле

Влияние землян на приходящие расы непредсказуемо и опасно. Возможны реакции вплоть до полной смены системы координат в кратчайшие сроки. Даже первый рейнджер за краткое время был принужден населением к смене установок своей сущности на противоположные. Требуется тщательная инспекция рас, чьи представители возвращались домой с Земли, при обнаружении отклонений - полное уничтожение.
Скрытый контакт с землянами, практиковавшийся представителями нескольких рас, может критически нарушить их идентичность. Повторяю. Земляне крайне опасны для расовой идентичности.

Интерес части землян к незнакомым объектам неоправданно жаден и неразумен. Даже в случае ратификации правительством Земли Закона, удержить их от исследований кажется невыполнимым.
Космическую программу человечества необходимо свернуть.

В случае обнаружения отклонений на вышеобозначенных планетах или в случае неизбежности стремительного развития космической программы землян человечество уничтожить.
Хотя предпочтительно оставить в покое.

Рейнджера, подготовившего доклад, необходимо проверить на отсутствие отклонений от задач.
Повторяю.
Рейнджера необходимо проверить.

---

Иногда мне кажется, что уже не всегда обязательно ехать куда-то - так четко в деталях, красках и ощущениях я вижу перед собой те места, в которых была, и некоторые из тех, в которых не бывала.
Пересекать воображением места, в которых была счастлива - одна из моих любимых игр, и качество передачи и детализация растет с каждым годом.

Кажется-кажется, а потом сидишь посередине полюшка, вокруг тебя высокая трава колышется и солнце садится, и эта мера восторга и любви к жизни из ниоткуда - как это вообще работает, почему всегда работает.

После внезапно глубокорабочей недели выехала на дачу, где почти все время проторчала или в мастерской, или у токарного станка, а потом, почти не приходя в сознание еще одной сверхрабочей пятницы, уехала на "РенТВ", которая вдруг удалась на отлично.

Вопрос "чего я хочу на этот раз от жизни" потихоньку проясняется, хотя чем медленнее он это делает,тем больше риск устроиться "ну и ладно, давайте к вам, что ли", потому как не могу столько без постоянной регулярной работы. (хотя, казалось бы, всего-то полтора месяца)

Котики, давайте гулять, у меня, по ходу, более-менее свободная неделя.
(Ну если ничего не упадет, как обычно).

---

Возвращаю сама себе кармические долги.

Вот вам еще кусочек маяка.

- Он плывет, плывет!
- Мы точно-точно все проверили, плывет!
Инге и Кораблик, толкаясь, почти что кубарем скатились по лестнице.
- Да кто и куда, ребята, давайте-ка по очереди - рассмеялся Лодочник. Кошка, испуганно отпрыгнувшая в сторону от двери, теперь вовсю демонстрировала невозмутимый вид. А Тетушка Сольвейг, покачав головой, опустилась на ближайший стул.
- Остров!
- С лесами! Горбатый!
- Плывет! Мы второй день наблюдаем, правда-правда плывет!
- Это еще что за новости -нахмурилась тетушка Сольвейг. - Куда это годится, чтобы острова по весне плавали.

Подзорную трубу дети установили в северо-западной угловой комнатке. Вокруг в беспорядке валялись исчирканные листы с наблюдениями.
Лодочник, аккуратно сложив крылья, не отрывался от трубы долго-долго.
Тетушке Сольвейг хватило одного взгляда.
- Ишь, расшумелись, - заулыбалась она. - Не остров это, острова если уж поплывут, так не раньше середины марта, а то и в апреле.
- Так а кто же? - Кораблику было больше обидно, чем интересно - столько научных наблюдений зря.
- Старый знакомец, странствующее юдо. Кажется, родственник кита, только так и остался ровно посерединке между ветром и водой. Никогда не ныряет, никогда не выныривает, так что даже лесом на спине успел обзавестись. Уж больно ему равновесие нужно по службе.
- Кому же этакая махина служит? - ахнула Инге.
- Да никому, в сущности - задумчиво покачала головой тетушка Сольвейг. - Общему порядку в целом.
- Как полицейские?
Сольвейг рассмеялась от души.
- Ты уж только такого при Юде не говори.
Лодочник опустился рядом с Инге на корточки.
- Тут какая вещь. Полицейские - они же про про человеческие порядки. А мировое равновесие держится на совсем других существах.
- Юдо забирает самых-самых лишних, самых-самых несчастных людей. Самых потерянных, самых неприкаянных. И везет - ну, во что-то вроде личного рая и чистилища одновременно. Вот и сейчас, наверное, ищет ваш "остров" неприкаянные души.
Все уважительно взглянули в сторону Юда, неспешно и невозмутимо плывущего так далеко - выполнять что-то ужасно важное и ужасно незаменимое.


Свежие мартовские дни тянулись пока по-зимнему неспешно. Но лихорадка ранней весны уже пульсировала под кожей. Снег серел и оседал, в движениях появлялась отрывочность, в голосах - нетерпение, а волны снова и снова швыряли ледяное крошево о скалы.
Взглянуть на Юду в телескоп украдкой подходили все. Вид одинокого, заросшего лесом кита, плывущего спасать чью-то душу, придавал цельность и отрешенность.
С каждым днем Юдо все росло. Вместе с ним понемногу росло и скрытое беспокойство жителей маяка. Наконец, на одном из завтраков Инге спустилась из смотровой и объявила
- Он плывет сюда.

Кораблик вздрогнул, Лодочник выронил соусницу. Никто не сказал ни слова.

С того дня Инге примолкла и только иногда впадала в болезненно-радостное состояние. Она знала, что плывут за ней. "Лишних и неприкаянных". Воображаемый друг, потерявший того, кто его вообразил, случайно приставший на чужом маяке - кого, как не ее, должно забрать Юдо? Она аккуратно складывала в маленькую сумочку любимые камушки и деревяшки. Сумку она прятала под кроватью, чтобы никого не расстраивать.

Собиралась не только Инге. Кораблик часами перебирал свои рисунки. Он никак не мог решить, что брать с собой, а что раздарить на память. Что понравится тетушке Сольвейг? А Инге? Он беспокойно спал, и в его иллюминаторах плескалась черная придонная вода.

Лодочник стал еще рассеяннее и по вечерам собирал под перья звуки - звяканье ложечки в сахарнице, шум волн на мысу, мурчание Кошки, топот Инге по лестнице. Иногда он зло грозил за что-то небу.

Спокойнее всех была Кошка. Она также вальяжно расхаживала по этажам, спала где попало и сосредоточенно умывалась. Только рано утром, пока все спали, а тетушка Сольвейг замешивала тесто, она обходила весь маяк сверху донизу, внимательно оглядывая каждый уголок. Ей нечего было брать с собой, кроме воспоминаний.

Каждый ждал в одиночестве.

Когда Юдо было уже совсем близко, в маяке закатили праздник. С играми, песнями, танцами, бегом взапуски, огромным лимонным пирогом с корицей. О Юде, как и все последние дни, не было сказано ни слова.

Утро, в которое Юдо уткнулось мягким носом в берег, было мглистым. На берегу собрались все. Инге тихо плакала, уткнувшись в тетушку Сольвейг. Кораблик угрюмо расхаживал взад-вперед. Лодочник уткнулся взглядом в землю. Кошка сидела, строго выпрямившись, на валуне.

- Какого черта меня привезли в такую глухомань? - сварливый простуженный голос резко раздался в воздухе. Все подняли головы.
- Нет-нет, я совершенно точно не собираюсь здесь сходить, поставьте меня на место! - из густых зарослей на спине Юда само по себе выплывало кресло с высокой спинкой, в котором недовольно закусывал трубку пожилой господин в шерстяном шарфе. - Морской воздух вреден для моих легких! Здесь слишком холодно! Я знаю правила, это должно быть место, где мне будет хорошо, а не голая каменюка с дурацкой башней в ледяной воде. Я буду жаловаться!

Тетушка Сольвейг улыбнулась
- Господин Февраль, как приятно вас здесь встретить. Кораблик, Лодочник, помогите гостю сойти. Инге, девочка, прибери северо-западную комнату для гостей. И придите уже, наконец, все в себя!

Тетушка похлопала Юдо по блестящему боку, в ответ послышалось нечто среднее между ревом и мурлыканьем. Юдо ткнулось в тетушку, как счастливый щенок, молодцевато повернулось и хлопнуло китовым хвостом по воде.
На берегу плакали и впервые за долгую неделю смеялись.

@темы: игры в литературу, Пока горит огонь на маяке

---

Гигантомахия 2016

(Пользуясь внезапно упавшей на меня болезнью и полной неспособностью писать что-то осмысленное)

На самом деле я, конечно, люблю вот эти все "у нас роль освободилась, забирай", как меняться не глядя - что попадется, то назначается удачей.
Я вообще люблю случайности.

Девять лет игр и все равно - в первый раз настолько отрицательный персонаж, первая боевка.
Я беспокоилась, что не вытяну - не только "злодейство", что в целом сложнее, но и главное, основополагающее Сфенебии - неспособность быть одной ни в каком смысле. (Будем честны, я бы и не вытянула, если бы не тусовочка второго дня у Аида, на которой я заткнулась, забилась в угол и прикидывалась бревном, потому как понимала: иначе вторых суток концентрированного нон-стоп общения я не выдержу).

Не по злому умыслу, но по большой ошибке.
Любовь, Рок, Возмездие.

Обида на судьбу осталось нераскрытой до самого конца - кажется, та самая моя десятая "божественная" ценность. Но в сущности - что, как не она, подспудно направляла Сфенебею от первого часа и до финала. Вы все виноваты, вы все недостойны. За неимением лучшего судьба персонализировалась в людей.
Хотя за тебя, смешная тепличная Эвридика, я держалась почти до последнего, хотя внешний моральный закон работать, конечно, не может. Ценность твоей дружбы я отдала почти в самом конце - и нашла тебя в столь плачевном состоянии, что и мстить-то было уже практически нечему. Ступай с богом, тень.

Это ужасно странная история - играя в греческую трагедию, прийти почти к хеппи-энду.
Боль, ужас, вина, потерянность и безысходность первого дня. Готовность заплатить чем угодно, чтобы понять, что и почему произошло - чуть- чуть не успела. Танцевать? Отлично. Пока танцуешь - ничего не помнишь. Маша, не истери, господи, какая чушь. Давайте я тоже в это сыграю. Как легко вы верите, как нелепо ругаетесь. Саша, ты серьезно думаешь, что на твоих руках крови нет? Дима, и ты? Ну-ну, поглядим. Машу не трожьте.

И второй день, когда место привычных и уютных человеческих ценостей один за другим занимают эгоизм, стремление идти за своими желаниями, гордость, неумение говорить "нет"...
Какая все ерунда, боже, какая ерунда. Какие вы смешные, глупые и нелепые, все, все, до одного. Кроме тебя, моя милая Карина. Вы верите моим словам, вы делаете то, что я хочу. Вот ты - ты сейчас будешь моим неодиночеством. Эвридика, милая, хочешь, я сделаю так, что твоего Орфея убьют? Посадят? А, впрочем, куда тебе этого хотеть, и спрашивать без толку. Иди, страдай в свое удовольствие. А я? А я лечу над этим городом.

Я хотела остаться человеком. Правда. Хотя бы на чуточку. Но - очередная случайность.
Ты вдруг остаешься одна и видишь, что за соседним столиком мужчина предлагает всем играть в палочки, но никто пока не соглашается. Все, что угодно веселее одиночества, и ты подсаживаешься. Играть на ценность? Бога ради, я только что отдала дружбу моей жизни, отдам и помельче, мне же стало весело, почему нет. Главное - оставить одну. Оставить последнюю. У меня еще есть дела здесь. Это важно.
Но грех не торговаться, когда перед тобой Гермес, грех не выгадывать свое - стой, что ты мне обещаешь, остановись! Наконец, последний вопрос обжигает легкие расплавленным оловом: "Неужели ты не хочешь встать перед богами, как равная, спросить с них за то, что они с тобой сделали?"
Идет.
И сделка будет заключена: обмен ценности, выполнение желания и "дай знать, если будешь спускаться в Аид". Гермес пожимает руку: "Здравствуй, богоравная", и ты встаешь - сильная, цельная, дерзкая. Впору хохотать во все горло и опускать занавес.

Где-то в этом месте на самом деле и закончилась моя игра - оставшегося часа все равно не хватало, чтобы красиво начинать и заканчивать новую главу, а суетиться не хотелось.

Это было чертовски здорово. Подъем обыденности до эпичности, говорящий город плотным облаком, бесконечные неслучайные совпадения. Переоценка мира с каждой открытой красной бумажкой. Пьяненький незнакомый мужчина, читающий нам с Машкой стихи и называющий Сашу гигантом. Разрисованный богами вагон метро. Взгляд, сгущающийся до эмоции.

И после - идти под утро домой, улыбаться фуре "Гигант" на Дворцовой, гладить по змеям-волосам медуз на решетке Летнего, слушать последних ОП.
И чувствовать себя чертовски живой.

(Перечитывать после всего в контексте веллеровские "Легенды Невского проспекта", к слову - тоже беспримерно круто. Античность всегда уже здесь)

---

На самом деле, лицо мое теперь утопает в ладони, когда я открываю собственный дайричек - зубодробительный концентрат напевной лирики делает воистину больно.

Впрочем, тут по-прежнему табуирована вся "политика", потенциально холиварные темы и резкие высказывания (напишешь, а потом объясняй, что имел в виду твой дурацкий корявый язык, да сравнивай семантические поля), я не упоминаю места работы и оставляю в privacy всю личную жизнь - здравствуйте, только что была отцензурирована львиная доза всяких ништяков.
И остается старая десятилетняя привычка садиться писать, когда вальяжно расплываешься по образам и милым деталям.
N лет назад мы смеялись с Рос, что мой дайрик похож на дневник восторженной религиозной дуры - в целом, как-то так, да.

__________________

Бачер приносит домой черешню, и это по-прежнему прямая дорожка в счастливый солнечный летний день голодных 90-х, когда мама, приехав из города на дачу, принесла целую-прецелую тарелку спелой черешни с рынка - настоящее детское чудо.

Потом еще - если успокоиться и стряхнуть с себя всякую херню, завораживает совершенно все вокруг - раскопанная дорога, заброшенные и заросшие клумбы, помойка во дворе - совершенно все подряд. Разъятые привычные вещи роятся историями, наблюдай и не спугивай.

Редакция одного нашего все еще существующего толстого журнала, в которую я попадаю по долгу службы - дыра во времени прямиком в СССР покруче, чем булгаковский дом или что угодно еще, потому как живая. Дореволюционная когда-то роскошная, а сейчас обшарпанная и насквозь прокуренная мебель, отслаивающиеся обои, кипы журналов повсюду, характерные люди, обросшие книгами и бутылками стены старого особняка, несколько комнат которого и заполняет собой редакция.
Ужасно трогательно все это.

---

Ну хорошо, это все лирика, а как твои дела - спрашиваешь, - почему теперь почти не пишешь?

Нет, я по-прежнему хочу делиться красотой вокруг, но уж больно у меня это выходит однотонно. Слишком много однотонных строчек, подожди, не спеши. Да и дневник бумажный стала вести - плотные, едва желтоватые страницы, хорошая бумага,чернила. Приятно.
И нет необходимости ни подбирать слова, ни цензурировать.

Впрочем, это все только составлющие дела, как обычно. "Сад закрыт. Никто не знает, почему",- было вчера написано на Катькином.

Как мои дела.
Когда из Комарово я звонила Имичке, на эти несколько минут разговора захлестнуло ее тысячедельной, суматошной и ужасно полезной жизнью, в которой я всего недавно так привольно себя чувствовала.
Я кладу трубку, беру чашку с блюдца, не спеша делаю глоток, аккуратно ставлю ее обратно и перевожу глаза на закатное море. Я все еще счастлива, что я пока не в ней. Возможно - больше не в ней. Время покажет.
Как известно, хорошо плавает рыбка-бананка.

Как мои дела.
Пишу чуточку текстов, хотя последние дни в основном умирала от жары. Говорю с ужасно интересными людьми - гораздо дольше,чем это нужно для текстов. Смеюсь: "я называю это - пользоваться служебным положением. Хожу по домам и говорю с людьми"
Пробую ловить за хвосты сказки и быстро срисовывать с них хоть по горстке слов. Иногда получается.
Готовлюсь к играм - минимум три, надеюсь, что пять - не уверена, что потяну в этот раз по деньгам Дурмстранг и не уверена, что хватит огранизаторского задора, чтобы собрать мини-команду на "Безумного Макса". А без своей команды не хочу.

Очень хочу на дачу. Но пока - два текста, сыгровка, игра, Дракоша с Ареем приехали...
Но все закончится, я останусь в тишине и рано или поздно решу, что все-таки буду делать со своей нелепой жизнью в следующем году (который,как известно, начинается в сентябре).
Впрочем, тишину я ношу в себе и так.

Впрочем, заходи лучше в гости.
Я неплохо варю кофе.

здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни - тот белый маг
мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг
мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать
старость - думать, что выбил право наставлять или поучать
мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть
если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь
будь умерен в питье и пище, не стремись осчастливить всех
мы трансляторы: чем мы чище, тем слышнее господень смех

---

В город пришел сильный северный ветер и сразу стало легко.
Как бы я ни храбрилась стойко пережитыми как-то в Екатеринбурге +45, верхняя граница моего комфорта по-прежнему проходит на +17, хорошо, +18 с ветром, на крайний случай +19 с ветром у воды. Все, что выше +20 в городе, все мое существо классифицирует как "ад".

Понимаешь, зачем на самом деле все это время на твоих окнах висела плотная темнокоричневая тюль - конечно, круглосуточно раздернутая, потому что какой смысл в занавешенных окнах. Зато когда на улице жара, а в доме еще осталось немного прохлады с ночи, можно закрыть окна, задернуть шторы и сидеть в затемненном теплом свете, зная, что все это защищает тебя от ада.

Крошечный стеллажик для книг, построенный когда-то на скорую руку (были экзамены и ужасно раздражали книги, завалившие стол) и покрашенный морилкой под вишню, переехал сюда, и дом сразу стал роднее и уютнее.

здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни - тот белый маг
мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг
мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать
старость - думать, что выбил право наставлять или поучать
мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть
если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь

Еще - когда понимаешь, что от дома до Комарово всего час езды, грех не ездить туда иногда под вечер. Чтобы гулять почти по пояс в уже совсем теплой воде далеко от берега, оставляя за собой дорожку взметенного ила и смотреть сквозь прозрачную воду на диковинные дорожки улиток, струящиеся петлями, восьмерками и змейками по неизвестной логике, красивые, как музыка. Осторожно обходить их - жалко.

Бывают времена, когда я почти постоянно читаю внутри себя наизусть какое-нибудь стихотворение. Одно. Это хорошие времена.

будь умерен в питье и пище, не стремись осчастливить всех
мы трансляторы: чем мы чище, тем слышнее господень смех


Пока густеют фиолетовые, вишневые, розовые и желтые цвета на небе и в воде, перетекая через белесо-голубоватый в темно-синий жалеть, что, как обычно, под рукойнет камеры, апотом махнуть рукой - все равно все дело в оттенках, а оттенки у меня никогда не выходят точными.

И потом - выходитьиз моря через дюну на верхнюю терассу ресторана с черепичной крышей и собственным почти-маяком, с трогательно заросшими лебедой корзинами под можжевельник, пить кофе, смотреть на чаек, море и догорающий закат и думать, что такого правильного места, как это, не находила на берегах Финляндии, Эстонии, Голландии и Калининградской области.
А через час - через час я буду дома.

Целиком

to Yoav

каждый из нас - это частный случай музыки и помех
так что слушай, садись и слушай божий ритмичный смех
ты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбит
он - таинственный голос чей-то, мерный упрямый бит
он внутри у тебя стучится, тут, под воротничком
тут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничком
стоит капельку подучиться - станешь проводником
будешь кабель его, антенна, сеть, радиоволна
чтоб земля была нощно, денно смехом его полна

как тебя пронижет и прополощет, чтоб забыл себя ощущать,
чтоб стал гладким, словно каштан, наощупь, чтобы некуда упрощать
чтобы пуст был, словно ночная площадь, некого винить и порабощать
был как старый балкон - усыпан пеплом, листьями и лузгой
шёл каким-то шипеньем сиплым, был пустынный песок, изгой
а проснёшься любимым сыном, чистый, целый, нагой, другой
весь в холодном сиянье синем, распускающемся дугой
сядешь в поезд, поедешь в сити, кошелёк на дне рюкзака
обнаружишь, что ты носитель незнакомого языка
поздороваешься - в гортани, словно ржавчина, хрипотца
эта ямка у кромки рта мне скажет больше всех черт лица
здравствуй, брат мой по общей тайне, да, я вижу в тебе отца

здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни - тот белый маг
мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг
мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать
старость - думать, что выбил право наставлять или поучать
мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть
если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь
будь умерен в питье и пище, не стремись осчастливить всех
мы трансляторы: чем мы чище, тем слышнее господень смех

мы оттенок его, подробность, блик на красном и золотом
будем чистыми - он по гроб нас не оставит. да и потом
нет забавней его народца, что зовёт его по часам
избирает в своем болотце, ждет инструкции к чудесам
ходит в мекку, святит колодцы, ставит певчих по голосам

слушай, слушай, как он смеется.
над собою смеется сам

(с) Полозкова

---

Или вот еще прекрасное - позавчера сажусь на трамвай от Горьковской, а там сияющая кондуктор поздравляет всех с днем города, шутит, рассказывает истории и говорит хорошие слова. И как- то все это ужасно правильно.

И гулять потом до половины четвертого ночи с моим дорогим редактором и Светланой, и засыпать у Сони с Аланкуном, и дочитывать Достоевского - тоже все ужасно правильно.

Тут, конечно, должен быть "Питер" ДДТ, но с кончиной простоплеера мне совершенно влом искать ему замену.
Иногда мне кажется, что в какой-то другой реальности я сама себе придумала такой почти что идеальный город, чтобы потом в нем вырасти и жить. Мне кажется, самое разумное объяснение.

---

Немного лоскутного одеялка.

Еду работать в Петергоф в маршрутке, полной школьников. Стоит полная тишина - все играют в телефоны и планшеты. Я обескуражен.

Их руководительница читает в телефоне православную молитву "На выигрыш в лотерею". Не смеяться ужасно трудно. На соседнем месте пожилая преподавательница видимо матмеха исписывает нелинованные, чуть желтоватые листы математическими доказательствами.

На территории Стрельны водитель включает рацию, и я вдруг через их русский слышу, какие напевные, какие сказительные их родные языки. Какие дивные интонировки, какая ритмика. Языки, как будто созданные для того, чтобы рассказывать предания и легенды.

Параллельно вспоминаются такие характерные и такие милые фразы с трасс. "Скамеечка, ты в канале? У тебя задняя фара не работает". "Братишка, подожди, сейчас пропущу". "Ребята в канале, давайте без мата, у меня девочка в машине".

Моноспекталь по "Старухе" Хармса очень странный. Вернее, как раз совсем недостаточно странный для постановки Хармса. Хотя находки есть очень приятные, и всякие аллюзии на художников, и всякое такое.
Но мне всегда казалось, что спектакль по книге (как и любое другое "вторичное" искусство) важен тем, что он дает тебе свое прочтение текста. Дает новые смыслы, обращает твое внимание на какие-то незаметные, но сущностные детали. Тут, кажется, как-то не слишком сложилось.

@темы: VIII фронтальное окультуривание

---

А в городе дождь, конец мая и цветет, кажется, все, что только умеет цвести - сирень, черемуха, каштаны, и еще другие, которых я совсем не знаю, так что только можно дышать и дышать бесконечно - фантастический воздух.

И какая радость - когда есть дело, когда на твое предложение говорят - ну, напиши репортаж, а вот еще есть темка, кстати, хочешь? Конечно, хочу, черт возьми, конечно, хочу.

Меня местами ужасно кроет от того, что я прощаюсь с детьми - и с этим, конечно, нужно что-то делать. Кроет до того, что я пью посередине ночи с Соней ментоловую водку, или что там это было, и объясняю, что не так, и проговариваю, и она проговаривает какие-то важные вопросы, которые приобретают другой оттенок, когда ты не сам себя спрашиваешь, а кто-то спрашивает тебя.

Мне не хватает работы, уже не хватает детей, но на Питер накатывает самое светлое время города, и все Марсово поле в сирени, и скоро, совсем скоро я смогу, наконец, поехать на дачу, вытачивать и пилить там свои деревяшки, пить молоко, окунаться в холодную воду и слушать, слушать тишину.

А пока мы с Тайчиком поздним вечером забредаем по тропинке от сломанной ограды в заброшеный сад посередине города, досматриваем с Аланкуном самый лучший Gravity falls, не можем встретиться с Полиночкой, гуляем с Аленой по набережной и едим лучшее в городе фисташковое мороженное, празднуем день рождения Корда и играем в Шляпу, гуляем с Доной по Таврику, говорим с моим дорогим буддистом через большую часть континента по скайпу, тихо пьем чай на кухне с Фениксом и его новоиспеченной супругой - в общем, делаем все то, что порядочным людям положено делать в мае месяце.
Не закрывать окна, очень много гулять, пить воду литрами.
И самые неразрешимые проблемы становятся не такими уж и неразрешимыми.