Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Когда-нибудь я должна была об этом написать.
Знаешь, когда я умирала, была ночь. Глухая зимняя ночь -хотя, кажется, по календарю уже наступила весна. Но ведь ночь темнее всего перед рассветом, ты знаешь. Я помню только холодную зимнюю ночь, и снег, и мне даже еще не успело исполниться девятнадцать.
Знаешь, когда я умирала, я была одна. Совсем одна - хотя, наверное, нет, но я не помню никого рядом. Я помню залитую желтыми огнями Фонтанку и полет кареты "Скорой помощи".
Знаешь, говорят, умирать страшно, умирать в восемнадцать еще страшнее - не верь им. Умирать вовсе не страшно, умирать хорошо. Умирать спокойно. Я сказала, что была одна? Да нет. Мне было тепло. Нет, дело не в жаре - кажется, что-то около сорока, мне было душе тепло в эту морозную ночь в холодной Скорой, когда я уже знала, что вот-вот умру, если они не успеют.
Знаешь, кажется, мне было все равно, увижу ли я завтрашний день. Я так устала, я так устала нервничать и переживать, я устала успокаивать, я устала от неопределенности, я устала от одиночества, я устала от свалившихся тогда на нас несчастий, я устала быть опорой, я устала - просто устала, а здесь было тепло и спокойно, и покой был высшей наградой и высшим благом.
Знаешь, мне иногда кажется, что я так и замерла в том последнем мгновении, так и лечу вдоль ночной Фонтанки - всегда в последний раз, всегда одна. И мне тепло и морозно в этом последнем полете.
Знаешь — многое по-другому, когда с ясностью вчерашнего дня помнишь, каково это - умирать в восемнадцать в холодную зимнюю ночь.
Знаешь, когда я умирала, была ночь. Глухая зимняя ночь -хотя, кажется, по календарю уже наступила весна. Но ведь ночь темнее всего перед рассветом, ты знаешь. Я помню только холодную зимнюю ночь, и снег, и мне даже еще не успело исполниться девятнадцать.
Знаешь, когда я умирала, я была одна. Совсем одна - хотя, наверное, нет, но я не помню никого рядом. Я помню залитую желтыми огнями Фонтанку и полет кареты "Скорой помощи".
Знаешь, говорят, умирать страшно, умирать в восемнадцать еще страшнее - не верь им. Умирать вовсе не страшно, умирать хорошо. Умирать спокойно. Я сказала, что была одна? Да нет. Мне было тепло. Нет, дело не в жаре - кажется, что-то около сорока, мне было душе тепло в эту морозную ночь в холодной Скорой, когда я уже знала, что вот-вот умру, если они не успеют.
Знаешь, кажется, мне было все равно, увижу ли я завтрашний день. Я так устала, я так устала нервничать и переживать, я устала успокаивать, я устала от неопределенности, я устала от одиночества, я устала от свалившихся тогда на нас несчастий, я устала быть опорой, я устала - просто устала, а здесь было тепло и спокойно, и покой был высшей наградой и высшим благом.
Знаешь, мне иногда кажется, что я так и замерла в том последнем мгновении, так и лечу вдоль ночной Фонтанки - всегда в последний раз, всегда одна. И мне тепло и морозно в этом последнем полете.
Знаешь — многое по-другому, когда с ясностью вчерашнего дня помнишь, каково это - умирать в восемнадцать в холодную зимнюю ночь.