Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
На педсовете
Думала ли я когда-нибудь, что сентябрь я буду "встречать" на педсовете? Каждый год удивляюсь.
У нас красиво, действительно красиво - большой салатовый с белым и коричневыми порталами дверей зал последних десятилетий царской власти в потрясающем пышном модерне (насколько модерн вообще может быть пышным) - это, пожалуй, единственное радующее в нашем педсовете, но и этого хватает с лихвой. Этого, одного наушника под распущенными волосами, рассыпавшимися волнистыми прядками, да оранжево-черных полосатых длинных гольф под юбкой чуть ниже колена. Я слишкомдол всегда ходила в классике, чтобы даже мне захотелось вносить в нее неожиданные детали.
"Мы должны озадачить детей..." - вещает наша директор. Живо представляю себе озадаченных детей и стараюсь сохранять серьезность)
______________________
Прихожу в Щелкунчик, Оленька мне с порога: "Наполеоны любишь?" "Люблю" "Отлично, я тебе тогда его скормлю, немного помяла, нетоварный вид". А потом успевает всех обслужить, подсаживается ко мне и играет мне на губной гармошке песни из "Властелина" и что-то импровизирует, у гармошки звук сочный и очень живой...
Из Щелкунчика
Щелкунчик, имбирный чай, мягкий джаз, и мало-помалу я, кажется, все-таки возвращаюсь из своего лета в привычную питерскую осень, вспоминаю. что у меня есть работа и учеба, и вся эта моя несуразная жизнь целиком, и этот Щелкунчик, и уроки, и журналы, и Университет, и дворик филака, и Олимп, и 190-я аудитория, и мой любимый мост, и семимостье, и все остальные мосты, и велосипед, и ролики, и тринадцать шляп, и камыш в комнате, и камин, и...
Тысячи привычных, но каждый раз по-новому любимых мелочей. Я понемногу врастаю в них, снова обретаю почву под ногами , успокаиваюсь. Я снова вхожу в свою собственную жизнь, удивляюсь ей и радуюсь, и мне хорошо в ней, как в самой мягкой, удобной, самой "моей", целую вечность любимой рубашке.
_________________________
Стало быть, осень)
Его звали Сувлехим Такац,
И он служил почтовой змеей.
Женщины несли свои тела как ножи,
Когда он шел со службы домой.
И как-то ночью он устал глядеть вниз
И поднял глаза в небосвод.
И он сказал: "Я не знаю, что такое грехи,
Но мне душно здесь, пора вводить парусный флот".
Они жили в полутемной избе,
В которой нечего было стеречь.
Они следили за развитием легенд
Просто открывая дверь в печь.
И каждый раз, когда король бывал прав,
И ночь подходила к ним вброд,
Королева говорила: "Подбрось еще дров,
И я люблю тебя, и к нам идет парусный флот".
Так сделай то, что хочется сделать,
Спой то, что хочется спеть.
Спой мне что-нибудь,
Что больше, чем слава,
И что-нибудь, что больше, чем смерть.
И, может быть, тогда откроется дверь,
И звезды замедлят свой ход.
И мы встанем на пристани вместе,
Взявшись за руки, глядя на парусный флот...
Думала ли я когда-нибудь, что сентябрь я буду "встречать" на педсовете? Каждый год удивляюсь.
У нас красиво, действительно красиво - большой салатовый с белым и коричневыми порталами дверей зал последних десятилетий царской власти в потрясающем пышном модерне (насколько модерн вообще может быть пышным) - это, пожалуй, единственное радующее в нашем педсовете, но и этого хватает с лихвой. Этого, одного наушника под распущенными волосами, рассыпавшимися волнистыми прядками, да оранжево-черных полосатых длинных гольф под юбкой чуть ниже колена. Я слишком
"Мы должны озадачить детей..." - вещает наша директор. Живо представляю себе озадаченных детей и стараюсь сохранять серьезность)
______________________
Прихожу в Щелкунчик, Оленька мне с порога: "Наполеоны любишь?" "Люблю" "Отлично, я тебе тогда его скормлю, немного помяла, нетоварный вид". А потом успевает всех обслужить, подсаживается ко мне и играет мне на губной гармошке песни из "Властелина" и что-то импровизирует, у гармошки звук сочный и очень живой...
Из Щелкунчика
Щелкунчик, имбирный чай, мягкий джаз, и мало-помалу я, кажется, все-таки возвращаюсь из своего лета в привычную питерскую осень, вспоминаю. что у меня есть работа и учеба, и вся эта моя несуразная жизнь целиком, и этот Щелкунчик, и уроки, и журналы, и Университет, и дворик филака, и Олимп, и 190-я аудитория, и мой любимый мост, и семимостье, и все остальные мосты, и велосипед, и ролики, и тринадцать шляп, и камыш в комнате, и камин, и...
Тысячи привычных, но каждый раз по-новому любимых мелочей. Я понемногу врастаю в них, снова обретаю почву под ногами , успокаиваюсь. Я снова вхожу в свою собственную жизнь, удивляюсь ей и радуюсь, и мне хорошо в ней, как в самой мягкой, удобной, самой "моей", целую вечность любимой рубашке.
_________________________
Стало быть, осень)
Его звали Сувлехим Такац,
И он служил почтовой змеей.
Женщины несли свои тела как ножи,
Когда он шел со службы домой.
И как-то ночью он устал глядеть вниз
И поднял глаза в небосвод.
И он сказал: "Я не знаю, что такое грехи,
Но мне душно здесь, пора вводить парусный флот".
Они жили в полутемной избе,
В которой нечего было стеречь.
Они следили за развитием легенд
Просто открывая дверь в печь.
И каждый раз, когда король бывал прав,
И ночь подходила к ним вброд,
Королева говорила: "Подбрось еще дров,
И я люблю тебя, и к нам идет парусный флот".
Так сделай то, что хочется сделать,
Спой то, что хочется спеть.
Спой мне что-нибудь,
Что больше, чем слава,
И что-нибудь, что больше, чем смерть.
И, может быть, тогда откроется дверь,
И звезды замедлят свой ход.
И мы встанем на пристани вместе,
Взявшись за руки, глядя на парусный флот...