Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
У Феликса очень удобное кресло - оно как раз влезает на подоконник. Ну, в смысле, одними ножками на подоконник в комнате, а другими на подоконник уличный. Можно поставить и сидеть на открытом окне на кресле, отлично просто. И сирень во дворе цветет вовсю.
Рысенька чудо, помогает мне бесценно с курсовой, не представляю, что бы я без нее делала.
Очень неприятный осадок всегда остается после прогулок с людьми, с которыми вы вроде как гуляли по дружески, но которые, ты уже знаешь, в следующий раз будут пытаться ухаживать, смешно, нелепо и детально предсказуемо, а потому бесконечно уныло и скучно, как ухаживают все, вне зависимо от степени "виртуозности". Эти все без исключений видные невооруженным глазом цепочки "вот это делается затем-то, а вот это - затем-то", в которые почти никогда не пробирается никаких "просто так" - скучно, скучно, скучно.
И не будешь же каждый раз бегать, размахивая руками "Ах, сударь, мы не предназначены друг другу, ДАЖЕ НЕ ДУМАЙТЕ", право слово.
Зато вчера меня фотографировала чудесная Полиночка, я лезла за сиренью и ходила по холодной воде под мостом на Петропавловку, под мостом пахнет мокрым деревом, водой и покоем, звуки как будто замедляются, а воздух загустевает, в нем завязает и останавливается время - будто бы каждое время этих трех веков в покое и тишине. А потом Полина отпаивает меня дома брусникой с медом и варит кофе с виски, и еще вкусный-превкусный пирог авторства ее мужчины, на кухне играет Сплин и много света, и стеклянная банка с памятными штуками.
С ней всегда немного странно, потому что чуешь, видишь, знаешь до дрожи своего человека, куда уж больше-то, но в разговоре - как будто всегда ускользает, через какую-то стенку будто говоришь, не могу пока уловить, почему.
Доезжаю потом до журфака, забежать написать заявление и думаю - ну наверняка ведь либо Дону, либо Имичку встречу, и точно, прямо навстречу выходит Дона, ужасно радуюсь и мы идем в "Квартиру 55", что ли или как-то так, устраиваемся вдвоем да широком подоконнике с подушками и говорим, и так хорошо, потому что Дона - это один из троих, наверное, людей, которым можно говорить все прямо как есть в голове, и тебя поймают и поймут, и всяческие фразы вроде "Ну, коричневый же - это такой цвет, которого нет, он как Стинг" и еще более абсурдные и выглядящие со стороны совершенным бредом, будучи проговоренными, сохраняют смысл, как он существовал внутри моей головы.
Окна можно вообще не закрывать, и сидеть не на внутренних подоконниках, а на внешних, и это по-прежнему одна из главных радостей жизни.
Мусульманское сердце распято тротилом,
За Берлинской стеной жарят жаб журавли.
Дорожает тоска, дешевеют кумиры
В век глобальных проблем, тараканов и тли.
Старый театр абсурда набит пустяками,
Мир прямой, как блокбастер, грызёт пустоту.
Семафорит мне беглый очкарик стихами:
"Вы живой? Посмотрите, я тоже расту"
Рысенька чудо, помогает мне бесценно с курсовой, не представляю, что бы я без нее делала.
Очень неприятный осадок всегда остается после прогулок с людьми, с которыми вы вроде как гуляли по дружески, но которые, ты уже знаешь, в следующий раз будут пытаться ухаживать, смешно, нелепо и детально предсказуемо, а потому бесконечно уныло и скучно, как ухаживают все, вне зависимо от степени "виртуозности". Эти все без исключений видные невооруженным глазом цепочки "вот это делается затем-то, а вот это - затем-то", в которые почти никогда не пробирается никаких "просто так" - скучно, скучно, скучно.
И не будешь же каждый раз бегать, размахивая руками "Ах, сударь, мы не предназначены друг другу, ДАЖЕ НЕ ДУМАЙТЕ", право слово.
Зато вчера меня фотографировала чудесная Полиночка, я лезла за сиренью и ходила по холодной воде под мостом на Петропавловку, под мостом пахнет мокрым деревом, водой и покоем, звуки как будто замедляются, а воздух загустевает, в нем завязает и останавливается время - будто бы каждое время этих трех веков в покое и тишине. А потом Полина отпаивает меня дома брусникой с медом и варит кофе с виски, и еще вкусный-превкусный пирог авторства ее мужчины, на кухне играет Сплин и много света, и стеклянная банка с памятными штуками.
С ней всегда немного странно, потому что чуешь, видишь, знаешь до дрожи своего человека, куда уж больше-то, но в разговоре - как будто всегда ускользает, через какую-то стенку будто говоришь, не могу пока уловить, почему.
Доезжаю потом до журфака, забежать написать заявление и думаю - ну наверняка ведь либо Дону, либо Имичку встречу, и точно, прямо навстречу выходит Дона, ужасно радуюсь и мы идем в "Квартиру 55", что ли или как-то так, устраиваемся вдвоем да широком подоконнике с подушками и говорим, и так хорошо, потому что Дона - это один из троих, наверное, людей, которым можно говорить все прямо как есть в голове, и тебя поймают и поймут, и всяческие фразы вроде "Ну, коричневый же - это такой цвет, которого нет, он как Стинг" и еще более абсурдные и выглядящие со стороны совершенным бредом, будучи проговоренными, сохраняют смысл, как он существовал внутри моей головы.
Окна можно вообще не закрывать, и сидеть не на внутренних подоконниках, а на внешних, и это по-прежнему одна из главных радостей жизни.
Мусульманское сердце распято тротилом,
За Берлинской стеной жарят жаб журавли.
Дорожает тоска, дешевеют кумиры
В век глобальных проблем, тараканов и тли.
Старый театр абсурда набит пустяками,
Мир прямой, как блокбастер, грызёт пустоту.
Семафорит мне беглый очкарик стихами:
"Вы живой? Посмотрите, я тоже расту"
это моя стенка.
в смысле, не от людей или от тебя конкретно, а просто такое выстраивание себя, с которым у меня пока ничего не выходит сделать.
Ты как будто есть, но тебя вроде нет, такое ощущение.
я, конечно, могу сейчас в очередной раз начать формулировать, что к чему, но это надолго и до слёз. может, как-нибудь потом расскажу.)
Я тебя и так постараюсь услышать)