Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Вербное воскресенье, и охапке на десятой я стараюсь не замечать вербу в руках прохожих, жутко думать, сколько было ободрано ради этих хворостин. Я не против религиозных традиций, но если дело в символике, неужели не хватит одной веточки каждому.
Но быть в "Доме книги" и не зайти в Катерину - ну, никак нельзя. И если на улице Вербное воскресенье - это неуютные охапки вербы, то в храме светло, кресты, статуи и иконы укутаны фиолетовыми покровами в знак начала Страстной недели, и поют, невероятно красиво поют, и играют инструменты, названий которых я не знаю, и звук прозрачный и чистый, и наполнено светом до слез.
Мальчик на Невском с доброй улыбкой протягивает мне маленькую трогательную веточку вербы, еще опушенную желтым, не знаю, почему я не беру ее, да и неважно взять, важна тональность, я улыбаюсь ему, благодарю и качаю головой - не нужно. Мне хочется его обнять, но меня вряд ли правильно поймут.
А вечером заканчиваю редактуру и решаю, что надо бы как-то отпраздновать (не то слово говорю - как-то посвятить себя празднику, какое-то время существовать только про него), беру ТТ, иду на чердак и отстреливаю обойму (я даже стреляю про любовь, тьфу), а потом выбираюсь на крышу и не спеша пью себе под дождем зеленый чай из термоса, и вода бежит по наклонной жести, и воздух такой густой, как будто вся весна сжалась в один вечер, и месса в наушниках.
Один замечательный преподаватель на третьем курсе задал нам выучить наизусть первое послание к коринфянам. "Если вы вынесете из всего моего курса хотя бы это, можно будет считать, что все было не зря".
И, я думаю, он был прав.
Конечно, это было не про религию.
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий.
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви,- то я ничто.
И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится.
Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда позна'ю, подобно как я познан.
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.
Но быть в "Доме книги" и не зайти в Катерину - ну, никак нельзя. И если на улице Вербное воскресенье - это неуютные охапки вербы, то в храме светло, кресты, статуи и иконы укутаны фиолетовыми покровами в знак начала Страстной недели, и поют, невероятно красиво поют, и играют инструменты, названий которых я не знаю, и звук прозрачный и чистый, и наполнено светом до слез.
Мальчик на Невском с доброй улыбкой протягивает мне маленькую трогательную веточку вербы, еще опушенную желтым, не знаю, почему я не беру ее, да и неважно взять, важна тональность, я улыбаюсь ему, благодарю и качаю головой - не нужно. Мне хочется его обнять, но меня вряд ли правильно поймут.
А вечером заканчиваю редактуру и решаю, что надо бы как-то отпраздновать (не то слово говорю - как-то посвятить себя празднику, какое-то время существовать только про него), беру ТТ, иду на чердак и отстреливаю обойму (я даже стреляю про любовь, тьфу), а потом выбираюсь на крышу и не спеша пью себе под дождем зеленый чай из термоса, и вода бежит по наклонной жести, и воздух такой густой, как будто вся весна сжалась в один вечер, и месса в наушниках.
Один замечательный преподаватель на третьем курсе задал нам выучить наизусть первое послание к коринфянам. "Если вы вынесете из всего моего курса хотя бы это, можно будет считать, что все было не зря".
И, я думаю, он был прав.
Конечно, это было не про религию.
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий.
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви,- то я ничто.
И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится.
Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда позна'ю, подобно как я познан.
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.