[сирокко и вереск]

бла бла бла

В морге сильный и резкий запах, после двух часов во рту надолго остается сладковатый привкус.
С чужой смертью за душой становишься очень тихим, грустным и добрым. И знаешь, что сильным.

Страшна не смерть. Страшно, когда человек мучительно и долго умирает во тьме параноидального безумия, оттолкнув от себя всех.
Последнее, что мы услышим - "я вас не знаю, я вам не верю, но свою дочь и внучку я буду любить вечно".
Я закрываю глаза. Я была далеко не лучшей внучкой, но я старалась. Иногда у меня получалось. Иногда нет. Но я делала, что могла.

"Как же вы одна", - спрашивают на вахте, спрашивают в морге. Чужие родственники ходят стайками. Я молчу. В одиночку все проще.
А если бы нет - я отлично знаю, что на самом деле я не одна. Что в этом благословенном городе и некоторых других городах есть люди, которые бросят все и тут же приедут ко мне, если я попрошу. Как и я к ним, конечно. Я предпочитаю со всем разбираться сама, я пользовалась этим только один раз в жизни, когда иначе никак не получалось. Но мне достаточно этого знания.

Когда я была совсем маленькой и впервые что-то осознала про смерть, я думала о том, что первой потеряю очевидно бабушку. И со всей своей детской серьезностью думала, что надо как-то к этому морально подготовиться, чтобы потом было не слишком тяжело.
Могла ли я подумать тогда, что бабушкины похороны будут пятыми в моей жизни. Хотя и первыми, которые я буду организовывать самостоятельно.
Что это будет седьмая смерть человека, который был мне так или иначе дорог. А сколько было знакомых? У меня много друзей, это режет оборотной стороной.
Только раз я присутствовала на похоронах, где дети хоронили родителей. И это было так правильно и так хорошо.
Потому что я не видела ничего страшнее, чем родители, которые хоронят детей.

Жаль, не сохранилось диктофонных записей разговоров, в которых я расспрашивала ее о наших предках и ее истории. Но я все помню, или почти все.
Моя бабушка была очень сильной женщиной. И вся она была про самопожертвование своей семье. Я часто рассказывала друзьям ее истории. Я горжусь этой линией кузнецов из Калужской области в моей крови. Я горжусь своей бабушкой, хотя так во многом мы с ней так кардинально расходились.

Завтра я буду одевать, мыть полы и печь пироги.
Послезавтра тело станет пеплом.
А потом и до конца наших дней мы будем беречь тепло и память. И жить наполненно, осмысленно и по возможности счастливо - те, кто мертв, были бы рады.

Сохраните гибкость вашего разума.
Сохраните ширину вашего сердца.
Берегите друг друга. Берегите того, кто рядом.
"Смерть есть смерть, и до нее какое-то время".

"И после того, как не понял сложного и не осуществил, начинаешь открывать простые вещи.
Что спать на воздухе лучше.
Что жить среди зелени лучше.
Что надо поднять упавшего.
Что надо впустить в дом переночевать.
Что надо угостить каждого, кто вошел.
Что надо принести, если попросят.
Что надо заплатить первым.
Что надо сварить бульон для больного, даже чужого.
Что надо не раздражаться на раздражение.
Землю надо любить. Воду надо любить.
Чистый воздух надо любить.
Детей надо захотеть.
Бросить все лишнее. Выбросить хлам.
Остаться с одной женщиной.
Смеяться, если смешно. Громко.
Плакать, если больно. Тихо.
Оскорбить может только плохой человек. Хороший уйдет от твоей обиды.
Надо восстановить свой род и посмотреть, кто там был, чтобы знать, откуда ты.
Не стесняться ходить к врачам.
Ходить на могилы. Смерть есть смерть. И до нее какое-то время".

Comments

[Россэ]

Наверное, я только из этого поста увидела, как ты ее воспринимала.
Я не знаю, как еще написать правильно, поэтому вот неправильно - мне жалко, что меня сейчас нет рядом, но из текста так свкозит спокойствие и сила, что и я спокойна за тебя.

[сирокко и вереск]

Россэ, я бы хотела, чтобы ты была рядом, кто ж еще. Но я знаю, что ты и так рядом. Обнимаю тебя крепко.
Спасибо.

[Редфайер]

Очень вот хочу тебя обнять.

[сирокко и вереск]

Редфайер, ты моя хорошая.
Обнимаю крепко.