Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
В корпусе Бенуа очень заметно, насколько музей был не готов к внезапно взлетевшей моде на искусство (это конечно не московские часы в очередях, но тем не менее - очередь! в музей! не в Эрмитаж! в будний днем!!"), но они очень стараются. Девочки регулируют потоки посетителей, все стараются работать оперативно и вежливы (хотя я бы умерла работать на Айвазовском, наверное).
Билеты все разные и мне, конечно, достается единственный с маяком на картине.
В залах гул, и я поначалу пугаюсь услышать чужие разговоры, но в конце-концов снимаю наушники и незаметно вслушиваюсь в обрывки. "Бочки - это вместо буйков, да?" - предполагает светловолосая девушка, цепляясь за локоть спутника и радуясь своей идее. "Смотри-ка, а это характерно для последних работ", - приподнимает очки пожилой мужчина грубоватого вида, обращаясь к товарищу. "Я был в мечтах везде, по всему миру", - вдохновенно рассказывает пока еще угловатый и неловкий мальчик, почти подросток, благосклонно слушающей девочке. "Как интересно зеленый переходит в синий", - восторгается пожилая женщина с подругой, которая брала билеты прямо передо мной и поэтому я знаю, что она из академии Штиглица. "Кронштадт? Ну все понятно, какое тут сияние, вот так наша вода и выглядит, точно", - шутит компания 30-летних ребят, по виду коллег.
У людей, которые ходят по залам, в основном ужасно серьезные, напряженные лица, они смотрят на картины так, будто берут в уме интегралы или сдают экзамен на управление шаттлом.
Я улыбаюсь как дурак, и хочу обнять фонарь. Он корабельный, медный и восхитительный.
А потом зацепляю кусок рассказа одного из экскурсоводов (экскурсионных групп тут тоже так много, что иногда можно почувствовать себя в метро), распахиваю глаза - и все. И иду бесконечно за ней от картины к картине, взглянув на мое лицо, люди ее группы улыбаются и встают так, чтобы мне тоже было слышно. Я влюблена в то, что она говорит и то, как она это делает, в то, как у нее светятся глаза и то, как она любит все, про что рассказывает, как увлечена и человечна.
Теперь я просто должна как-нибудь собрать группу и заказать у нее экскурсию.
Просто хочу слушать ее бесконечно.
А выставка очень хорошая.
Еще пойду)
Билеты все разные и мне, конечно, достается единственный с маяком на картине.
В залах гул, и я поначалу пугаюсь услышать чужие разговоры, но в конце-концов снимаю наушники и незаметно вслушиваюсь в обрывки. "Бочки - это вместо буйков, да?" - предполагает светловолосая девушка, цепляясь за локоть спутника и радуясь своей идее. "Смотри-ка, а это характерно для последних работ", - приподнимает очки пожилой мужчина грубоватого вида, обращаясь к товарищу. "Я был в мечтах везде, по всему миру", - вдохновенно рассказывает пока еще угловатый и неловкий мальчик, почти подросток, благосклонно слушающей девочке. "Как интересно зеленый переходит в синий", - восторгается пожилая женщина с подругой, которая брала билеты прямо передо мной и поэтому я знаю, что она из академии Штиглица. "Кронштадт? Ну все понятно, какое тут сияние, вот так наша вода и выглядит, точно", - шутит компания 30-летних ребят, по виду коллег.
У людей, которые ходят по залам, в основном ужасно серьезные, напряженные лица, они смотрят на картины так, будто берут в уме интегралы или сдают экзамен на управление шаттлом.
Я улыбаюсь как дурак, и хочу обнять фонарь. Он корабельный, медный и восхитительный.
А потом зацепляю кусок рассказа одного из экскурсоводов (экскурсионных групп тут тоже так много, что иногда можно почувствовать себя в метро), распахиваю глаза - и все. И иду бесконечно за ней от картины к картине, взглянув на мое лицо, люди ее группы улыбаются и встают так, чтобы мне тоже было слышно. Я влюблена в то, что она говорит и то, как она это делает, в то, как у нее светятся глаза и то, как она любит все, про что рассказывает, как увлечена и человечна.
Теперь я просто должна как-нибудь собрать группу и заказать у нее экскурсию.
Просто хочу слушать ее бесконечно.
А выставка очень хорошая.
Еще пойду)