Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
После двухлетнего перерыва столько радости снова садиться на велосипед. Город сразу весь на ладони, разгоняться - вечное счастье.
Тело мое, оказалось, помнит еще предыдущую машинку, попроще. Очень трудно привыкнуть к хорошим тормозам на обоих колесах - если резко вжать, останавливается как вкопанный с любой скорости - а рефлексы-то реагируют на опасные ситуации по старой памяти.
Так что уже успела перелететь через руль - на ногах пятнадцатисантиметровый синяк и россыпь мелких, разодранная коленка и все как всегда, отделалась легким испугом.
Впрочем, и это пройдет. От дома до мастерской (и кстати почти до Аланкуна тоже) ведет прямо от дома единственная велодорожка в моем центре - по Фонтанке доезжаю почти до Семимостья, а там уже рукой подать. От мастерской до дома - по уже пустым вечером Мойке и Грибоедова. А еще можно взять небольшой крюк и поехать через Марсово, Дворцовую, Александровский и Конногвардейский - в общем, или вдоль воды, или под деревьями.
Когда выезжаю на Исаакиевскую, вдруг начинается салют, а на последнем залпе - моем любимом, с долго-долго осыпающимися с небв звездами - зажигается подсветка вокруг площади, и это какое-то хрупкое волшебство, как будто специально для меня.
Вдруг слушаю всякое из детства - Битлов днем и Стинга вечером, перечитываю Аврелия, мастерская начинает быть на что-то похожей, в холодильнике всегда вода с лимоном и мятой, кофе варю с апельсиновой и лимонной цедрой, мятой и розмарином.
Кофе с апельсином и розмарином - это ранняя весна, отель на Цветном, откуда мы ходили есть ясное дело в маркет плейс, деревянные ставни и солнце.
Сделаю себе над верстаком метровую пробковую доску. Потому что могу.
И пусть на стенах будут чайки.
Perhaps this final act was meant
To clinch a lifetime's argument
That nothing comes from violence and nothing ever could
For all those born beneath an angry star
Lest we forget how fragile we are
Тело мое, оказалось, помнит еще предыдущую машинку, попроще. Очень трудно привыкнуть к хорошим тормозам на обоих колесах - если резко вжать, останавливается как вкопанный с любой скорости - а рефлексы-то реагируют на опасные ситуации по старой памяти.
Так что уже успела перелететь через руль - на ногах пятнадцатисантиметровый синяк и россыпь мелких, разодранная коленка и все как всегда, отделалась легким испугом.
Впрочем, и это пройдет. От дома до мастерской (и кстати почти до Аланкуна тоже) ведет прямо от дома единственная велодорожка в моем центре - по Фонтанке доезжаю почти до Семимостья, а там уже рукой подать. От мастерской до дома - по уже пустым вечером Мойке и Грибоедова. А еще можно взять небольшой крюк и поехать через Марсово, Дворцовую, Александровский и Конногвардейский - в общем, или вдоль воды, или под деревьями.
Когда выезжаю на Исаакиевскую, вдруг начинается салют, а на последнем залпе - моем любимом, с долго-долго осыпающимися с небв звездами - зажигается подсветка вокруг площади, и это какое-то хрупкое волшебство, как будто специально для меня.
Вдруг слушаю всякое из детства - Битлов днем и Стинга вечером, перечитываю Аврелия, мастерская начинает быть на что-то похожей, в холодильнике всегда вода с лимоном и мятой, кофе варю с апельсиновой и лимонной цедрой, мятой и розмарином.
Кофе с апельсином и розмарином - это ранняя весна, отель на Цветном, откуда мы ходили есть ясное дело в маркет плейс, деревянные ставни и солнце.
Сделаю себе над верстаком метровую пробковую доску. Потому что могу.
И пусть на стенах будут чайки.
Perhaps this final act was meant
To clinch a lifetime's argument
That nothing comes from violence and nothing ever could
For all those born beneath an angry star
Lest we forget how fragile we are