Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Вечером первого дня года на улице было темно и тихо. Только легко шуршали по тротуарам и промерзшей земле бурые листья и остатки праздника. Еще проехал атобус. Почему-то он ехал совсем не по своему маршруту и и громко фырчал каждые полминуты. Наверное, автобус тоже хорошо отметил новый год. По мере приблиэения к Дворцовой прохожих становилось все больше, а сонности — все меньше. Мы болтали и шутили, громко смеясь в морозный воздух. Небо было темное-темное, и густое до такой степени, что казалось плотным сценическим занавесом, а ярко подсвеченное Адмралтейство терял свою материальность, превращаясь в тонкую прорезь в ткани, из которой щедро льется свет рампы.
Наконец — мы вышли на площадь. Александровский столп подпирался снизу плотными пучками света прожекторов, четкими линиями выделявшмимися на фоне сумерек. Звучала почти неслышная музыка. Елка переливалась и искрилась (правда, украшена она была соверешенно безвкусно). В воображении сразу же вставали новогодние экипажи царского двора, фрейлины с белыми муфтами, тройки с бубенцами...
И вдруг, стоило нам приблизиться к центру площади, вся подсветка и фонари разом погасла. На Дворцовую спустилась ночь и там, наверху, в синеватой темноте, несмело загорелись звезды. Темная площадь и звезды — я попала в сказку... А потом зазвучала музыка. Сильная, вечная, гордая классика набиралась сил из январского воздуха. Прожектры ожили и, переливаясь, медленно затанцевали вокруг колонны; по стенам Главштаба и Эрмитажа заскользили световые картины — львы, ограды, мосты, реки, виды моего Петербурга. Музыка то затихала, становясь доверительно-искренней, то снова вырастала... В горле стояли слезы — слезы счастья. Что я живу в этом удивительном Городе, и что Город живет во мне.
Я люблю тебя, Петербург!
Наконец — мы вышли на площадь. Александровский столп подпирался снизу плотными пучками света прожекторов, четкими линиями выделявшмимися на фоне сумерек. Звучала почти неслышная музыка. Елка переливалась и искрилась (правда, украшена она была соверешенно безвкусно). В воображении сразу же вставали новогодние экипажи царского двора, фрейлины с белыми муфтами, тройки с бубенцами...
И вдруг, стоило нам приблизиться к центру площади, вся подсветка и фонари разом погасла. На Дворцовую спустилась ночь и там, наверху, в синеватой темноте, несмело загорелись звезды. Темная площадь и звезды — я попала в сказку... А потом зазвучала музыка. Сильная, вечная, гордая классика набиралась сил из январского воздуха. Прожектры ожили и, переливаясь, медленно затанцевали вокруг колонны; по стенам Главштаба и Эрмитажа заскользили световые картины — львы, ограды, мосты, реки, виды моего Петербурга. Музыка то затихала, становясь доверительно-искренней, то снова вырастала... В горле стояли слезы — слезы счастья. Что я живу в этом удивительном Городе, и что Город живет во мне.
Я люблю тебя, Петербург!
а что касается алкоголя - я тебе вчера дала замечательный совет)))))
Это ладно, я вообще сначала написала "столб", а у отца спросила вместо Дворцовой про Декабристов! Шарики, ролики - все смешалось в доме Обломовых))
и голова куда-то "отошла"...