Искала-искала хороший спектакль с 1 по 6 августа в Москве. Ничего интересного, ну обидно прямо.
"Сергей и Айседора" интересен с точки зрения режиссерских находок бесспорно. Но смотреть это никакого желания, потому что а) переигрывают, б) ну НЕВОЗМОЖНО же наружу.

Самое обидное, что "Достоевский" в Сатириконе, на который я мечтаю попасть уже не первый год, идет 10го.
Знала бы , взяла бы билеты позже. Накладно бы вышло, конечно, но блин. Хоть сдавай билеты.

Ну вас с вашим высоким искусством, хочу в театр кукол. Хоть раз в жизни.

---

Посох мой, моя свобода -
Сердцевина бытия,
Скоро ль истиной народа
Станет истина моя?

Я земле не поклонился
Прежде, чем себя нашел;
Посох взял развеселился
И в далекий Рим пошел.

А снега на черных пашнях
Не растают никогда,
И печаль моих домашних
Мне по-прежнему чужда.

Снег растает на утесах,
Солнцем истины палим.
Прав народ, вручивший посох
Мне, увидевшему Рим!

О. Мандельштам

@темы: VII свое - чужое

---

Ну да, ночую опять у брата. Даже привыкла к попугаям на стене).
Хорошо тут.


- Возьми что тебе понадобится из комнаты и кухни!
-Да откуда я знаю, что мне понадобится. *длинная пауза* Кажется, я сейчас сформулировала принцип, по которому живу...

22.07.2012 в 23:35

Пишет  Россэ:

Сестра.
- И в монастырь.
- Ага. Только понимаешь, в чем проблема...в монастыре тебе все равно голову не отрубят.

____

- Дааа...я вот с шестнадцати лет так думаю.
- Неее, я меньше думаю.

Ржач и занавес.

@темы: Семья ^_^, VI портрет в интерьере, дела ведутся и подшиваются, Тебе не кажется, что мы только что обменялись ржавыми гайками?

---

Было дело, не с одним человеком мы говорили про то, что среди десяти заповедей нет заповеди «не лги». Что, мол, как можно вообще о чем-то говорить, если ключевой элемент существования в главный текст вообще не включен.

Заповеди «не лги» действительно нет, есть «не лжесвидетельствуй против ближнего своего». То бишь ограждается от тебя ближний твой, и это закон, который не должен быть нарушен. Но в остальном – тебе дается выбор, который сам ты сделаешь и который основывается не на велении, но на волении. Идти по пути спасения, или не идти по пути спасения – это твое личное дело.

Заповеди – это не ключ к спасению человека. Заповеди – это всего лишь спасение человека от человека. Остальное – его выбор. Вернее, его возможность.

Путь к свободе может быть только добровольным, доброй воли. Потому что никак иначе ее (свободу) не обрести. Все остальное будет не-свободой. Заповеди «не лги» не может быть ровно так же, как не может быть заповеди «думай своей головой» или «люби ближнего своего», они были бы абсурдными, внутренний путь человека по сути своей не может быть зафиксирован и предписан, это акт, могущий брать свое начало только из самого человека.

@темы: V точка зрения

---

Я много писала о Петербурге, очень много, больше, чем про что бы то ни было еще, пожалуй.
Но я никогда не писала всего. Просто потому что когда ты настолько часть его, что многое не замечается, как не замечаешь дыхания.
Как-то я сидела на даче и вдруг особенно остро затосковала по Питеру. Захотелось написать что-то светлое, легкое и милое, а получилось… Что получилось.
Как только я начала писать текст, на ясное небо вдруг налетела сильнейшая гроза.


Память о блокаде через поколение – это страшное. Всегда добавляющее жизни невыносимо тяжелый минорный аккорд.
А после белых ночей, когда разъезжаются по домам туристы и утихают уличные праздники, ты остаешься один на один с длинными, темными зимними ночами, холодными штормами и тишиной, ты забываешь, что такое солнце, потому что небо почти всегда затянуто, а вся продолжительность дня между рассветом и закатом сокращается до каких-то трех-четырех часов, и ветры становятся жесткими и неумолимыми. Вы когда-нибудь пробовали пережить зиму в северном городе?
Нельзя этот город полюбить. Целиком, как он есть, без купюр – нельзя.
Можно им только стать.
И только тогда, под гнетом темноты и штормов, в гудении черной воды, под бетонной плитой блокады и алой кровью революции, в этом городе, что немыслимо воздвигнут на костях, только здесь и тогда в тебе поднимается неумолимая, неперешибаемая воля к жизни, и только тогда ты встанешь гранитом перед северным штормом, грудью примешь натиск соленой стены и выстоишь, и воспрянешь, и расправишь плечи, и чеканным гордым шагом пойдешь вперед, наперекор всему, ты будешь идти и смеяться. И вот когда ты станешь им, разольешься реками под небом, стряхнешь мишуру со строгого классицизма, оправишься шлифованным водой гранитом, раскинешься жестью ровных крыш, взметнешься сполохами шпилей, вот тогда ты сможешь все, и не станет ничего невыполнимого. Потому что этот город может все.
Потому что теперь вы – одно.

@темы: Петербург, III мгновенья в зеркале, VI портрет в интерьере

---

Ну и я была бы не я, если бы не дописала кусочек. Не ко всему, но к части.

Но через тысячи темных часов, тихо крадучись, все-таки придет осторожный еще свет по первой воде тающих рек, и по улицам и площадям разольется первый запах свежей весны – запах корюшки, от которого теснит в груди. А потом по уже освободившейся Неве мощными, огромными, белоснежными глыбами пойдет ладожский лед, взламываясь и кружась, и ты будешь стоять посередине моста и смотреть на ледоход, самое мощное и самое потрясающее зрелище из всех виденных, и знать, что на этих белоснежных спинах в Балтийское море уходят последние ошметки бесконечной, темной зимы, зимы не пережитой, но преодоленной, и скоро снова оживут мосты, и в ночной тишине по Неве заскользят корабли и баржи, и будет легкое, бесконечно светлое лето, прохладное, ветреное и свежее.
Но только в глубине твоих зрачков всегда будет скрываться темная, жуткая зима под налетом блокадного холода, твоя сила и ваше неколебимое единство.

@темы: Петербург, III мгновенья в зеркале

---

У меня всего одна жизнь – понимаете, одна, даже если что-то там есть после нее, это вообще не имеет никакого значения, и никогда не имело, эта жизнь всего одна, и когда, если не сейчас, мне тонуть в любимой работе и любимых людях, когда жадно, упрямо, безжалостно докапываться до сути и до самой себя, когда идти на риск и ставить на кон все, что у меня есть – не ради чего-то, но ради одной-единственной возможности – не остаться собой, нет, что за бред, идти к себе, всегда идти к себе и безжалостно выбрасывать в огонь отжившие своё напластования кожи, и не бояться потерять что-то вне себя, с чем-то расстаться, а бояться только потерять себя – ту себя, к которой я иду, идею себя. Все прочее – звания и степени, деньги и известность, признание и почет, условности и чужие долженствования – чушь собачья, даже смерть несущественна, вернее, необходима, если только становится единственной и последней возможностью проявления своей идеи себя в этом мире, а если ты пошел на уступки себе, лишь бы улизнуть, скуля, от риска, пусть хоть смертельного риска, пусть хоть безусловно смертельного риска – грош тебе цена, и жизнь свою ты упустил уже в тот момент, и догнать ее и вернуть уже вряд ли сможешь.

@темы: I inside and up, Восемь тысяч вольт под каждым крылом

---

Неперелетная

Когда на площадях и в тишине келейной
Мы сходим медленно с ума,
Холодного и чистого рейнвейна
Предложит нам жестокая зима.

В серебряном ведре нам предлагает стужа
Валгаллы белое вино,
И светлый образ северного мужа
Напоминает нам оно.

Но северные скальды грубы,
Не знают радостей игры,
И северным дружинам любы
Янтарь, пожары и пиры.

Им только снится воздух юга –
Чужого неба волшебство, ¬
И все-таки упрямая подруга
Откажется попробовать его

Почти все мои друзья – птицы перелетные. Звоня одним, никогда не знаешь, в какой точке России или мира обнаружишь их на этот раз, общаясь с другими, не угадаешь заранее, в каком городе они будут жить, любить, учиться и работать через год. Постоянно кто-то куда-то приезжает, уезжает, переезжает, нет и полугода, чтобы, скажем, количество друзей, «постоянно» живущих в Петербурге, было статичным. Я уже настолько привыкла к этому, что это стало нормой.
Прихотью и блажью я воспринимаю уж скорее мое резкое неприятие для себя переездов и кочеваний, крепкое врастание в свою землю, чем их легкость на подъем.
Я нехотя уезжаю из города на любой срок, превышающий два дня, а через неделю-полторы путешествий домой, в Питер, хочется уже нестерпимо. Если бы не друзья, раскиданные по городам, моя любовь к одиночеству и взгляду со стороны (а по-настоящему же его полноту можно почувствовать только в чужих местах), да любовь к живописи (ведь картины в репродукциях ровным счетом ничего не стоят), я бы вряд ли пересекала бы по доброй воле и черту города, не считая Залива, конечно же.
При этом к дому – в смысле нашему дому, моей комнате, нашей когда-то общей «комнате-музею» никаких особенно теплых чувств я не испытываю. Холодных, конечно, же, тоже, просто… Как бы объяснить. Это пространство, по возможности обустроенное в гармонии со мной и не более того, я уже много лет смутно помню, что такое «скучать по дому» только по старым-престарым детским воспоминаниям, когда, после трехмесячного отъезда на дачу, хотелось просто расцеловать каждую дверную ручку, каждую картину и статуэтку, до того это все было родное, любимое.
Место неважно, мне нужен сам Питер, мне нужно, где бы я ни находилась, кожей чуять Неву, Фонтанку, Мойку, мне нужен этот влажный и тяжелый воздух, чуять монолитность гранита. Мне нужно всегда, всегда иметь возможность пойти на Неву провожать закат, или поехать на Залив встречать рассвет, мне нужно это ровное море крыш, мне нужны эти долгие одинокие прогулки по питерским дворам, и это низкое небо – то, про что пишет каждый, кому не лень, истирая слова почем зря, ну как я объясню это, когда слова уже так испорчены. А вы знаете, вы знаете, какая здесь осень? Это ведь ничем невозможно передать, что это за осень. Это прекраснее, полнее, величественнее, и вместе с тем – роднее, чем все сотворенное и несотворенное, чем Бах и Бетховен, чем Вулф и Кортасар, чем Тернер и Рембрандт, чем лесной воздух и маяк на берегу, это все мое бытие в одной эссенции, понимаете?
Я чувствую его, весь, целиком, чувствую, как себя, нет, наверное, как мать чувствует ребенка, не знаю.
Просто, понимаете, только здесь мне спокойно. Душе спокойно. Как будто везде вокруг ее толкают, царапают, давят, теснят, и она совсем одна-одинешенька в этой безумной толкучке, а здесь – здесь все уходит, здесь обволакивает, успокаивает, шепчет, защищает, здесь – как будто в жаркий-прежаркий знойный день, после многих часов ходьбы на солнцепеке, по проселочной дороге, где мчащиеся громыхающие грузовики поднимают тучи пыли, и она забивается в глаза, в легкие, коркой покрывает кожу, после всего этого сворачиваешь вдруг в тихую чащу и ныряешь в прохладную, чистую, ключевую воду лесного озера.
Это когда его чуешь, чувствуешь. Если вдруг не чуешь – беда, тогда тяжело приходится.
Но с каждым годом он все ближе, все роднее, и уже почти не уходит, и все успокаивается, и становится легко, и все по силам.
Потому неперелетная.
Тари верно говорит: города вечные. А люди – это люди.

@темы: Петербург, VI портрет в интерьере

---

На пару дней пролетом в Питере, поэтому меня сейчас тут будет много, но потом опять не будет долго, терпите)

Вкратце - все замечательно, я две недели читала почти не переставая и мне странно.
Но потрясающе хорошо.

---

До встречи осенью, хорошие!

---

За эту неделю я поняла, что могу вставать в семь, за час приготовить два разных завтрака - себе и отцу, обед из двух блюд, сварить кофе, параллельно постирать вещи и при всем этом держать кухню в порядке.
И это не будет меня напрягать.
Это как импровизация. Ты просто чувствуешь все происходящее одновременно и цельно.

Из меня все-таки могла бы получиться хорошая хозяйка) Ну... В каком-то смысле)

@темы: VI портрет в интерьере

---

Я за всё давно в ответе. Только чистый пряный ветер... Ты — душа моя

Вообще говоря то, что происходило в этом маленьком существе, которое зовут Кэтичкой, с января и по июль, довольно хорошо теперь укладывается вот в эту песню. На удивление.
Это была очень длинная глава. И очень живая.
Но и она подошла к концу, и мне есть, что вынести из нее в новую.



Думали, что всё, но только началось.
Стали мы дождём.
С болью и тоской в мире прижилось
Всё твоё о нём.
Билась за любовь рваная весна.
Шёл дорогой в храм.
На столе цветы, на душе война.
Разбираться — нам.

Вечер расписался на рассвете.
То, что мной когда-то было,
Пожелтело и уплыло.
В небесах дымит кадило.
Я за всё давно в ответе.
Только чистый пряный ветер... Ты — душа моя


Думал починить, отрубил с плеча.
Продолжали плыть.
Думал не успеть - ожила свеча.
Наказала быть.
Всё, что было мной - это тоже он,
Сваренный добром.
Пасха началась. Колокольный звон
Дышит медным ртом.


Отпустил грехи ветер да унёс.
Отворилась дверь.
Всё, что было мной в запахе грёз.
Верь.
Положила в сад, в поле унесла.
Стали мы луной.
Всё, что было мной на краю села,
Замело стеной.


Вечер (Повели под белы руки)
Расписался на рассвете (Да на крест, на люты муки)
То, что мной когда-то было (Долго мучили, пытали)
Пожелтело и уплыло (А потом на смерть послали)
В небесах дымит кадило (Босиком пошёл по свету)
Я за всё давно в ответе (А над ним глубоко небо)
Только чистый пряный ветер (На груди одна рубаха)
Ты душа моя (За спиной широко поле)

Вечер (Окровавленная плаха)
Расписался на рассвете (Красивей, чем смерть на воле)
То, что мной когда-то было (Нету, друг мой рассуди)
Пожелтело и уплыло (Он на свет перекрестился)
В небесах дымит кадило (Еле слышно помолился)
Я за всё давно в ответе (Попросил у всех прощенья)
Только чистый пряный ветер (Благодарил за угощения)
Ты душа моя...

@темы: VI портрет в интерьере, в нотах

---

А еще я сегодня таскала Дону в корпус Бенуа, делиться своим Филоновым и на Нестерова заодно. Не помню, чтобы с кем-то мне было так комфортно на выставке. Озадачена))
А еще притащила из Дома Книги карманную энциклопедию полевых цветов. Более того, целенаправленно за ней шла)
Вот так вот внезапно.


Сижу и думаю: а не удалить-ка все из граф "о себе" и не повставлять бы эту фотографию моих закладок. Нет, ну почти исчерпывающая характеристика ведь!)


Пойдем с отцом ужинать мороженым)

---

А я из Мариинки. С "Юноши и Смерти" и "Этюдов".

Конечно, Барышникова не перетанцуешь (я видела запись этого балета в его исполнении), но мальчик был великолепен. Кондаурова шикарна.
Ну а хореография Пети, конечно, поражает. Это передача чувства, эмоции, переживания на таком уровне, на котором слово уже существовать не способно. Удесятеренная Бахом, она переступает через все границы и действительно передает невыразимое.

Ну а "Этюды"...
Когда мы с Аленой сидели на концертном исполнении "Аиды", я шутила, мол, вот бы сделать с классическим балетом какое-нибудь такое же "концертное исполнение", без всей этой мишуры, без декораций, без идиотской пантомимы, без статистов...
"Этюды" - это моя мечта, доведенная до совершенства.
Сюжета нет. Есть основа экзерсиса, гениальный и отточенный до совершенства столетиями балетный разогрев, которым неизменно по всей планете начинается день любой балерины. Одновременно воплощение рутины и безупречности, изящный до дрожи, он выведен на пустую сцену, полифонизирован, выстроен безупречными композициями, слегка дополнен вариациями и положен на музыку Карла Черни.
Это идеал эстетики. Верхняя планка, очищенная от лишнего и изящно завершенная.
Я не знаю, как рассказать. Это идеально.
Финал - это катарсис.

И да, исполнение безупречно. Абсолютно безупречно. На этом слова заканчиваются, потому что дальше сплошной восторг.
Я сижу в середине шестого ряда партера Мариинки и смотрю вершину балета классической школы в исполнении одной из лучших трупп мира. В этот момент мне хочется, чтобы это продолжалось вечно.

@темы: танец, концерты

---

Прекратила разлагаться, поставила диск с прелюдиями и фугами Баха, пошла готовить обед и заниматься прочим хозяйственным. На вдохновении сочинила новый салат.

Самодисциплина - это не насилие над собой. Это то, что делает жизнь легче.

@темы: стиль жизни, I inside and up

---

Я встала в семь. Приготовила завтрак себе. Приготовила завтрак отцу. Сварила Осечке кофе. Проводила Осечку. Проводила отца. Забилась под плед. Читаю книжку.

Я уже попрощалась вчера с городом, я все закончила, я уже сказала все, что должно было быть сказано, сделала то, что должно было быть сделано, я уже не здесь, почему от меня до сих пор что-то нужно?
Отнести зачетку в деканат (хоть одну сессию за четыре года обучения все-таки надо закрыть, а?), забрать заказанные книжки, купить новый кошелек и обувь, отсканировать эскиз, перестирать одежду. Приготовить обед, собрать вещи, отдать колесо.
Я не понимаю, почему надо шевелиться, если все важное я уже сделала. Я не могу шевелиться, меня здесь уже нет. Я пью свежее молоко на крыльце за столиком, на котором свежесобранный букет полевых цветов, блокнот, ручка, простой карандаш и книжка. Никаких людей, компьютеров, учреждений и машин.

Кажется, я чертовски устала.
Надо приготовить отцу обед и идти по делам. Все равно они сами не сделаются.

---

Для отдыха нужно совсем немного. Тишина, вода и одиночество. Чтобы увезти их с собой. Немного новых впечатлений для обновления системы. Немного фотографий - чтобы вернуть после ощущения. А лучше всего - простор. Простор дает пространство мысли и всеохватности. Поэтому я люблю крыши и большую воду.

В рюкзаке - блокнот и ручка, пара бананов, выключенный телефон, кошелек, обезбол, фотоаппарат, чай в термосе с пряностями. В кармане плеер. В пакете "Смилла" и Платон. Добавить к этому палантин и удобную обувь и, фактически, это все, что необходимо мне для полного уюта и комфорта. Телефон и фотоаппарат можно исключить.

Это была хорошая поездка. С утра лил дождь и добропорядочные горожане прочно расселись по домам. А мне что - в дождь воздух свежее.

Полупустой автобус. Я люблю ездить куда-то одна. Ничто не сбивает - с мысли, с настроя, с тишины, с любования.

В Шлиссельбурге я иду первым делом вовсе не на пристань - подождет. В густую, мокрую траву за старой церковью. Передо мной Нева, только взявшая свой исток из Ладоги. Много скворцов, чаек, трясогузок, колышется полынь, лютик, молочай, травы и цветы, названий которых я пока не знаю. Джинсы скоро привычно мокрые до колен, куртка повязана на пояс. Я дышу глубоко и жадно, только сейчас понимаю, как же я хочу на дачу, как же мне нужно к земле.

Круг по городку, больше смахивающему на заброшенный полупоселок с каменными домами. Жителей почти совсем не видно. Во дворах стоят лодки и велосипеды. Дороги поросли бурьяном, в воздухе тоска. Здесь пьют много и отчаянно, это чувствуется в воздухе и видно на лицах редких осторожных прохожих. Но дальше, за домами, вижу последний рубеж насыпи полосой земли, а за ним - огромная Ладога. Забираюсь на какой-то старый железный кран для разгрузки и долго вглядываюсь в даль. Вот теперь можно и на остров.

Катер летит, несет, стены брызг вздымаются по оба борта, за нами долго не схлопывается глубокая "выбоина" на глади, следом из дока выплывает огромный грузовой, ощущение сложное и яркое - громада сухогруза, вздымающаяся над нами и вздыбливающаяся река.
Когда я схожу на причал, я чувствую себя Моисеем, перед которым только что расступились воды и сомкнулись за спиной.

Когда мы поплывем обратно, я буду уже не на корме, а на самом носу, поднимающемся вверх, почувствую, насколько твердые волны на такой скорости, больше походит на ухабистую трассу, и "полицейский разворот", на котором катер накреняет едва ли не до самой воды тем бортом, у которого я стою, а брызги взлетают выше моего роста.

Между - будет длинная интересная экскурсия, старые стены и Ладога, конечно же Ладога, у которой я просижу неподвижно почти час, вглядываясь в горизонт. Но все это я оставлю для себя.

А на стену я так и не поднялась, решила оставить на будущий раз. Я приеду сюда еще раз, в июле, стопом с дачи - Шлиссельбург ведь тоже по Мурманской трассе.
Мне еще есть о чем поговорить с этим озером и этими камнями.

Немного фотографий. Не крепость.

Прочее - здесь

@темы: осколки, II реверсивная хроника событий

---

Обрывки из Шлиссельбурга

Экскурсовод, который водит нас по крепости, работает там в два раза дольше, чем я живу на этом свете. Весь его рассказ даже через невзрачный голос проникнут какой-то отеческой любовью к этим стенам.

Врезаются в память некоторые фразы - как ножом.

Среди страшной разрухи, недалеко от неясного остова храма встречается одно отлично восстановленное здание. Тюрьма.
"В советское время первым делом восстанавливали тюрьмы. На остальное денег и сил обычно уже не тратили".
Тюрьмы здесь две, нас проводят по каждой. Страшные, одиночные камеры. Из тридцати шести заключенных сюда народовольцев до амнистии дожили только четырнадцать. И это только народовольцы.
"Сбежать можно было отовсюду, бежали из Матросской тишины, из Крестов, из Бутырки... Отсюда ни разу не сбежал ни один заключенный."

У высокой стены перегорожена лестница.
"Всегда находятся те, кто забирается. Некоторые падают. Я своими руками выносил отсюда два трупа". В этот момент я понимаю, что отныне табличка "Вход воспрещен" на исторических зданиях становится для меня почти священной. Не потому что я боюсь сорваться. Потому что я вдруг понимаю, что происходит в голове этого человека, когда он видит кого-то на этой стене.

Он рассказывает о блокаде, когда крепость держала Дорогу жизни, о страшных военных годах. Я украдкой смахиваю слезы и наглухо запираю в горле вскрик. Еще не хватало. Люди вокруг меня полувежливо-полулениво воспринимают получаемую информацию.

"Стреляли во всех подряд. В немцев, расположившихся на берегу и в мирных жителей, не успевших эвакуироваться. В мальчика, подошедшего к реке набрать воды, в дом, где затопили печь, чтобы накормить чем-то семью. Потом это все списали на немецких оккупантов.
Я разговаривал с военными. Они объясняли: "На войне мы стреляем во все, что движется. Это нормально". Война - это страшнее, чем нам кажется".


После тюрем и подземного хода мы выходим на свет. Ребенок за мной радостно вопит: "Солнышко! Мама, смотри, мое солнышко!". Я молчу, но у меня такое ощущение, что я провела в склепе десятилетия и вдруг вырвалась в мир. Через ворота нас выводят на берег Ладожского озера.
В меня опрокидывается мир.

@темы: на хвосте принесла..., осколки, IV мое зрение, II реверсивная хроника событий

---

Пять лет я играюсь со своей жизнью, как с пластилином.
Меняю, перелепляю заново на вкус и лад, а иногда просто в качестве эксперимента, вычищаю отмершее.
И пять лет я неизменно поражаюсь, насколько же возможно вообще все. Во внутреннем и во внешнем. Достаточно хоть какой-то самодисциплины и четкой цели.

Хорошего воскресенья)
А я махну, пожалуй, подальше из города, в последнее время было слишком много людей.



Полковник Васин приехал на фронт
Со своей молодой женой.
Полковник Васин собрал свой полк
И сказал им:" Пойдем домой.
Мы ведем войну уже семьдесят лет.
Мы считали, что жизнь это бой,
Но по новым данным разведки
Мы воевали сами с собой".

"Я видел генералов -
Они пьют и едят нашу смерть.
Их дети сходят с ума то того,
Что им нечего больше хотеть.
А земля лежит в ржавчине.
Церкви смешались с золой
И если мы хотим, чтобы было куда вернуться -
То время вернуться домой".

Этот поезд в огне и нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне и нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей, пора вернуть эту землю себе.

А кругом горят факелы
Идет сбор всех погибших частей.
И люди, стрелявшие в наших отцов
Строят планы на наших детей.
Нас рожали под звуки маршей,
Нас пугали тюрьмой.
Но хватит ползать на брюхе
Мы уже возвратились домой.

@темы: I inside and up, в нотах

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра