Inside and Up | Умирая, сжимал в руке самое дорогое: флейту и запас дров
Дона вручает мне подарок на день рождения, и тут я понимаю, что действительно ее не видела целую пропасть времени.
Мы сидим у большого окна в музее кофе, пьем отличный что-то-там, смотрим на Неву и разговариваем - мало с кем так легко говорить, как с Доной, через час мы придумываем, как можно выкрутиться с моей темой диплома так, чтобы мне было интересно писать - все время с тех пор фоном о нем думаю, только бы научрука уговорить (ну а не уговорю, в конце-концов, кто помешает мне забить на него и написать по-своему) - одним камнем становится меньше. С Доной очень хорошо и очень домашне.
У Аланкуна с Сонечкой тоже хорошо, домашне и на своем месте, все как-то окутывает плечи - и гитара, и карты особняков, и чай со вкусом костра, и все-все, ощущение такое, будто тут что-то специальное такое для тебя делалось миром, а потом тебя сюда посадили, и все стало хорошо. Приходят люди, разговаривают, я сначала напрягаюсь полуинстинктивно, но потом как-то это все становится неважным, фоном, и снова возвращается покой.
Люди уходят, я иду на крышу, Сонечка дает мне с собой керосинку и говорит - "к ужину возвращайся", мягкие ступеньки вверх и старые крыши - мягче и тише новой свежезастеленной жести, которой щеголяет уже большая часть центра, почти не надо задумываться о том, куда ступать, чтобы было беззвучно, керосинка покачивается в руке, а платье в пол приходится иногда подбирать (думала, запутаюсь, более неподходящей одежды для крыш у меня еще не было - Петенька бы, наверное, ужаснулся, поглядев на это). Дом, еще один дом, вокруг двора-колодца...
В конце-концов усаживаюсь ненадолго на трубу, ставлю керосинку рядом и просто смотрю вдаль крыш - разве что губной гармошки или флейты не хватает для полной гармонии. Город дышит передо мной, светится мягко и тускло, успокаивает и возвращает куда-то вглубь, как цепь горных хребтов. Мой город.
На обратном пути уже встречает Сонечка, которая поднялась сказать, что еда готова, и хорошо и славно, надо бы идти, но, в конце-концов, три дня до конца выходных. Усаживаюсь к стеночке и смотрю на все довольно, на меня понемногу накатывает сонливость, а потом мы с легкой руки Бачера проходим какую-то забавную игру с кучей вариантов концовок, и на улицу выходить уже совсем ночью - я уже успела понять, как я люблю ночевать в том месте, где у меня сейчас дом, по дороге уже почти сплю, и мир воспринимается какими-то причудливыми обрывками.
Дом, правда, закрыт на засов, на стук никто не реагирует, а звонить я не хочу - перебужу же всех, поднимаюсь на чердак, раскладываю гору коробок поудобнее, думаю о том, что неплохо бы хранить тут спальник на всякий случай и о том, что никогда не пробовала спать ни на чердаке, ни на холоде (впрочем, ночью в горах было не теплее, о чем это я). Это просто картинка про всю мою жизнь, наверное. В какой-то момент становится немного грустно, но пост в дайрик, как обычно, помогает взглянуть на себя со стороны и увидеть, как это все забавно и в духе, я улыбаюсь и сворачиваюсь клубочком, и в который раз за последние дни шепчу джековское: "храни нас, Боже, наивных, резвых, таких обидчивых и прямых, храни нас, Боже, бухих и трезвых, когда кричим и берем взаймы, храни нас, Боже, горячих, верных – и глупых - но неплохих ребят. Храни нас, Боже, когда не верим в себя, в прощания – и в тебя.
Я сижу на трубе с керосинкой над городом.
У меня по-прежнему нет вчера и завтра, у меня по-прежнему нет, в общем, той семьи и дома, которых я всю жизнь ищу - и в то же время есть.
У меня есть только моя дорога из желтого кирпича и люди, которые делают мое сердце большим и необъятным.
И, видимо, это то счастье, которое я умею лучше всего.
Такие вот завершения праздников.
Доброго дня, друзья мои.
Доброго.
Мы сидим у большого окна в музее кофе, пьем отличный что-то-там, смотрим на Неву и разговариваем - мало с кем так легко говорить, как с Доной, через час мы придумываем, как можно выкрутиться с моей темой диплома так, чтобы мне было интересно писать - все время с тех пор фоном о нем думаю, только бы научрука уговорить (ну а не уговорю, в конце-концов, кто помешает мне забить на него и написать по-своему) - одним камнем становится меньше. С Доной очень хорошо и очень домашне.
У Аланкуна с Сонечкой тоже хорошо, домашне и на своем месте, все как-то окутывает плечи - и гитара, и карты особняков, и чай со вкусом костра, и все-все, ощущение такое, будто тут что-то специальное такое для тебя делалось миром, а потом тебя сюда посадили, и все стало хорошо. Приходят люди, разговаривают, я сначала напрягаюсь полуинстинктивно, но потом как-то это все становится неважным, фоном, и снова возвращается покой.
Люди уходят, я иду на крышу, Сонечка дает мне с собой керосинку и говорит - "к ужину возвращайся", мягкие ступеньки вверх и старые крыши - мягче и тише новой свежезастеленной жести, которой щеголяет уже большая часть центра, почти не надо задумываться о том, куда ступать, чтобы было беззвучно, керосинка покачивается в руке, а платье в пол приходится иногда подбирать (думала, запутаюсь, более неподходящей одежды для крыш у меня еще не было - Петенька бы, наверное, ужаснулся, поглядев на это). Дом, еще один дом, вокруг двора-колодца...
В конце-концов усаживаюсь ненадолго на трубу, ставлю керосинку рядом и просто смотрю вдаль крыш - разве что губной гармошки или флейты не хватает для полной гармонии. Город дышит передо мной, светится мягко и тускло, успокаивает и возвращает куда-то вглубь, как цепь горных хребтов. Мой город.
На обратном пути уже встречает Сонечка, которая поднялась сказать, что еда готова, и хорошо и славно, надо бы идти, но, в конце-концов, три дня до конца выходных. Усаживаюсь к стеночке и смотрю на все довольно, на меня понемногу накатывает сонливость, а потом мы с легкой руки Бачера проходим какую-то забавную игру с кучей вариантов концовок, и на улицу выходить уже совсем ночью - я уже успела понять, как я люблю ночевать в том месте, где у меня сейчас дом, по дороге уже почти сплю, и мир воспринимается какими-то причудливыми обрывками.
Дом, правда, закрыт на засов, на стук никто не реагирует, а звонить я не хочу - перебужу же всех, поднимаюсь на чердак, раскладываю гору коробок поудобнее, думаю о том, что неплохо бы хранить тут спальник на всякий случай и о том, что никогда не пробовала спать ни на чердаке, ни на холоде (впрочем, ночью в горах было не теплее, о чем это я). Это просто картинка про всю мою жизнь, наверное. В какой-то момент становится немного грустно, но пост в дайрик, как обычно, помогает взглянуть на себя со стороны и увидеть, как это все забавно и в духе, я улыбаюсь и сворачиваюсь клубочком, и в который раз за последние дни шепчу джековское: "храни нас, Боже, наивных, резвых, таких обидчивых и прямых, храни нас, Боже, бухих и трезвых, когда кричим и берем взаймы, храни нас, Боже, горячих, верных – и глупых - но неплохих ребят. Храни нас, Боже, когда не верим в себя, в прощания – и в тебя.
Я сижу на трубе с керосинкой над городом.
У меня по-прежнему нет вчера и завтра, у меня по-прежнему нет, в общем, той семьи и дома, которых я всю жизнь ищу - и в то же время есть.
У меня есть только моя дорога из желтого кирпича и люди, которые делают мое сердце большим и необъятным.
И, видимо, это то счастье, которое я умею лучше всего.
Такие вот завершения праздников.
Доброго дня, друзья мои.
Доброго.
