Много исписанной бумаги и древесная стружка по ковролину.

Возвращаясь после прогулки с моим дорогим буддистом.
Выходя от Кары с Графом (зайти занести перепаянные наушники - проболтать полчаса в прихожей со всеми, включая Корда).
Сидя на кухонном столе у Скальда.
Я думаю, что если чего-то и умею в этой жизни, так это находить отличных людей.

Кусочек березы превращается в странную птицу, и я знаю, кому я ее подарю.

Все будет правильно)

---

Лучше всего запоминаются фрагменты.

Как последний раз поворачиваешься спиной к морю, и в этот момент к тебе подходит незнакомая черная собака и утыкается в тебя носом. Начинаешь гладить и чесать крупную голову, поворачиваешься и садишься на корточки. Так и смотрите вместе в море - большая черная собака и девочка в красном пальто.

Как во взлетающем самолете дочитываешь предпоследнюю главу "В конце ноября", где выпадает снег. Думаешь - вот было бы здорово, если бы однажды в этом месте действительно выпал бы первый снег, засыпаешь с этой мыслью и просыпаешься, когда самолет садится посреди густо заснеженного летного поля.

Как выходишь из мастерской с пахучим мандарином в руках.

Как прощаетесь с Феликсом и идешь по переходу на кольцевую - ехать на вокзал, а он догоняет, вкладывает тебе в ладонь гайку, улыбается и уходит.

И еще много.
Все мозаикой.

Я хочу большую мягкую игрушку-лайку, чтобы обнимать ее, новое платьишко, меньше ответственности, чтобы люди реже умирали и найти маме новую работу. И разобраться поскорее с собственной дорогой - хотя бы на обозримое будущее. И еще много чего.
Но прямо сейчас я мало что могу с этим сделать, а с чем-то, наверное, не смогу никогда, поэтому подхожу к зеркалу, наблюдая за чьим-то лицом, которое смотрит оттуда.
Шаг за шагом. Дорогое мироздание, я довольно бездарная ученица, но хоть что-то я могу.
В конце-концов, кроме меня, эту жизнь проживать некому. С чем-нибудь справимся.
Отражение твердо кивает мне.

---

Пост, который, наверное, не нужно читать.

И каждый говорит о любви в словах, каждый видит прекрасные сны. Каждый уверен, что именно он - источник огня. И это - тема для новой войны.

И для полноты печальных постов в единицу времени. Это будет последний.
Потому что уже несколько человек спросили меня за эту неделю, что я думаю о Франции.
Я не знаю, смогу ли я сейчас правильно сформулировать, но я попробую.

Международный терроризм - одна из самых жутких для меня вещей.
Вероятно, потому что это была первая вещь, которая сломала мне мир 11 сентября 2001 года, когда мне было 11 лет. Блокада Ленинграда мне мир не ломала - с ней я выросла.

С тех пор мало что я изучала пристальнее, чем международный терроризм. Я крошечно мало понимаю во всем этом, конечно (если вообще понимаю хоть что-то правильно), как ничего не понимаю ни в чем на этой планете.
Но я не могу видеть здесь правых и виноватых. Я вижу чудовищно много горя, боли и страха, но не могу видеть категорически виновных. Я вижу две столкнувшихся системы ценностей, которые иногда могут взаимодействовать, а иногда - нет. Я вижу очень своеобразные формы радикализма с обеих сторон.
И каждый говорит о любви в словах, каждый видит прекрасные сны. Каждый уверен, что именно он - источник огня. И это - тема для новой войны.

Мне страшно и больно - за всех.
Мне вдвойне страшно, потому что хорошего выхода я вообще не вижу.

И да, я беру назад половину своих слов о самолете. Я до последнего момента хотела верить, что случилось что угодно, кроме терракта. Несмотря на все совпадения - предшествовавшее обещание ИГИЛ мстить, то, что рейс был из Турции и масштабы. Я очень хотела, чтобы причина была какой угодно другой.
И да, для меня это имеет значение.

---

Когда меня спрашивают, как мне Калининград, я не знаю, что отвечать.
Потому что Калининград - это еще одна адова рана через половину души моей.
В общем-то, я все это знала, - про показательные бомбежки Дрездена и Кенигсберга, про мирные, без предупреждения стертые с лица земли города, я читала и перечитывала "Бойню №5", я слушала лекции Юлианны Владимировны.

Но одно дело - когда ты знаешь это, а другое - когда ходишь ножками по улицам и здоровенному парку на острове Канта, а потом - видишь в Кафедральном соборе фотографии останков города после обстрела. Города, из которого никто не был эвакуирован.

Я не знаю, какой свет может уравновесить эту тьму.
Это самое страшное для меня - когда я не понимаю, как хоть что-то может это уравновесить. Потому что у меня перестает хватать сил на то, чтобы хотеть жить. Та глубина горя, из которой приходится вытаскивать себя всеми силами просто чтобы хотя бы вспомнить, что в мире есть что-то кроме него. "Смотри, изгиб ветки, красивая ветка, смотри, как переливается ее цвет, смотри, витраж, кто-то постарался сделать красивое и сделал витраж, смотри, разноцветное стекло, вот зеленый, вот желтый, вот линия как перетекает, смотри, какие красивые" - заставляю я себя цепляться за мелочи, как за травинки на песчаном обрыве, с которого соскальзываешь. Крошечными шажочками я пытаюсь вспоминать, откуда я беру сил, чтобы жить здесь, чтобы любить все это, как я это делаю.

Когда меня спрашивают, как мне Калининград, первое, что я вспоминаю - ряд фотографий в Кафедральном соборе.

А потом сюда пришли новые люди другой страны, вывезли обломки и построили себе новый город.
Такие дела.

---

В общем, московские котики, я сейчас еду в центр, там гуляю чуток, а потом падаю в мороженицу на Китай-городе (лубянский 15 стр2) где сижу до вечера и уруру. Приходите, буду обнимать)

---

Последний вечер и Светлогорск, крутизна дюны и море.
С самого утра я пытаюсь нащупать ниточку, по которой я буду возвращаться, как я всегда это делаю, пытаюсь найти дорогу назад и вспомнить, где это - назад.
И не могу.

Я пью глинтвейн рядом с камином, смотрю в шумящую черноту на месте моря, ловлю свое незнакомое отражение в стекле и понимаю, что за моей спиной, там, в далеком городе, ничего нет.

Мое вечное "некуда возвращаться" всегда уравновешивал город и работа, но часть моего города есть на каждом побережье Балтики.

Я в который раз за сегодняшний день твердо обещаю себе: когда-нибудь у меня будет настоящий дом. В который я буду возвращаться, как когда-то, восемнадцать лет назад.

Я не знаю, где, как и когда, каким он будет и что там будет, но он будет моим домом, который я не буду забывать, как только выхожу из него, и в который я буду возвращаться. Я обещаю, девочка моя, я обещаю.

Каждая новая дорога круче предыдущей, но я же умница и со всем справлюсь. Обязательно.

Вот такое вот счастье, мой друг.
Слушай море. Всегда слушай море.

---

Да, если еще кто-то в Москве, кроме Оками, хочет меня поймать, мы можем это устроить 18го.

---

Куршская коса - в солнце, ливень, град и шторм, бушующее море и спокойный залив, светлые и пустые барханы дюны и сшибающий с ног ветер, и на велосипедах по темноте. А еще - как вправить вылезшую камеру без насоса тремя пятирублевыми монетами и палочкой от эскимо, промокнуть насквозь несколько раз и быть совершенно счастливым.

Я не знаю, как фотографировать море, чтобы передать хоть что-то, я не знаю даже, как писать, чтобы передать.
Просто ты стоишь, как идиот, на ветру и дожде, и прямо перед тобой вздымаются и пенятся, накрывают друг друга и рушатся волны, а за спиной вздымается песчаный вал - и больше ничего, только песок и галька.

И мшисто-голубоватый низинный лес, блестие капли на сосновых иголках и какая-то многомерная, объемная тишина, в которую уходишь, как в воду.

И бесконечно перетекающая и меняющаяся дюна Эфа, карабкающийся по гребням кустарник, ветер и дождь, которые сдули с маршрута всех туристов, кроме нас, и море с той стороны, через тонкую полосу леса, тоже видно прямо отсюда, с высоты.

И потом греться у настоящего огня камина и быть очень, очень живым.

Иногда, уезжая откуда-то, точно знаешь, что никогда на самом деле отсюда не уедешь.

---

Дурацкая детская мечта - когда-нибудь заснуть и проснуться с окнами, выходящими в море.
Дурацкая взрослая мечта - просыпаться с окнами на Балтийское море.

Я тону в мягком зеленом кресле, и из приоткрытого окна передо мной доносится шум волн. Я бы сказала, что я вижу из него море, но сейчас я вижу только глубокую черноту сверху донизу и свет маяка вдалеке.
На моей коже все еще остатки этой воды и песка - я только что вылезла из ноябрьского, темного и беззвездного, холодного и мягкого Балтийского моря.

Строго говоря, не самого моря, а Куршского залива - я с другой стороны косы, в Рыбачьем, и деревянный кулон с зеленым янтарем с древним мхом внутри лежит у моей руки, и парусник пришвартован прямо рядом с домиком.

Когда я вижу, как сосны кончаются морем и небом, я превращаюсь в комок безмолвного счастья.
Танцующий лес- удивительная штука. Он настолько ненормален и красив, что пока даже сформулировать не могу, как это все ощущается.
Следы альбатроса огромные, следы лис повсюду.

После долгого дня уходишь в тишину и темноту, на берег, ложишься в сухой, густо пахнущий камыш, у твоих ног плещется море и ты абсолютно счастлив.

---

После долгого вчерашнего разговора, за который я ей очень благодарна, Рос объяснила мне, что иногда важно объяснять, почему тебя беспокоят всякие разные штуки.

Поэтому вот что. К моему предыдущему посту.

За время работы в редакции я очень много насмотрелась на человеческое безумие. На лютый бешеный пиздец. Правдапиздец. Того уровня, когда понимаешь, что, скажем, Милонов вполне себе нормальный, потому что он хотя бы делает имидж на публику, а люди РЕАЛЬНО ИМ ВДОХНОВЛЯЮТСЯ и идут гораздо дальше. Я разговоривала с ними, я видела их собственными глазами, иначе бы просто не поверила.

И мне страшно. Мне правда очень страшно. И мудаки, скажем, которые устраивают травлю людям, которые занимаются действительно хорошими делами - как фонд "Династия" и десятки других отличных НКО, вокруг которых развернулась противоречащая любому здравому смыслу охота на ведьм, пугают меня гораздо меньше, чем те, кто совершенно искренне идет вслед за ними с горящими вилами ненависти. И я вижу, например, что эти неадекватные - в целом-то нормальные люди.

Я вижу воинствующий пиздец и не сомневающуюся покорность пропаганде в обычных знакомых по жизни, далеко не только в моей бабушке. В тех, от кого бы я вообще ни в какой жизни подобного не подумала бы ожидать. И каждый раз я сталкиваюсь с полной неспособостью к хоть сколько-нибудь критическому подходу, которая порождает весь этот пиздец. Я вижу примеры, как куда-то постепенно иссякает такая возможность. Вижу своими глазами, хотя и не подумала бы поверить в это. Мне словами не предать, как мне страшно.

И поэтому, когда я вижу хоть какие-то намеки, когда мне кажется, что я вижу намеки, я очень пугаюсь. Я вообще не знаю, что может быть страшнее.

И да, конечно я безмерно люблю и уважаю всех тех, с кем общаюсь, восхищаюсь и стараюсь дорастать во всем. То, о чем я говорила - не свойство души, а в основном - всего лишь несложный навык, который мало кто считает нужным прививать. И если я кого-то и считаю здесь неправым, так это систему образования. К которой у меня вообще очень много вопросов.

Такие дела. Так что я очень прошу прощения, если я кого-то задела, правда и в мыслях не было.


А еще я сегодня обнимала трамвай. Он отличный.
И была на маяке.
Такие дела).

@темы: дела ведутся и подшиваются

---

На днях сформулировала, что не так с моим общением с людьми с тех пор, как я ушла с работы. Фиксирую.

Год и три месяца я почти все свое время находилась с людьми, которых много лет учили (и которые много лет практиковались) работать с информацией, воспринимать информацию, относиться к ней критически, выделять ту ее часть, которая предположительно стоит за словами людей и тысяче всяческих других штук. Плюс мы очень подходили друг к другу по взглядам и методам взаимодействия с миром. И это была некая изолированная постоянно взаимодействующая группа.

Более того - во время каждого разговора, интервью и комментария (по сколько в сутки?) мы все каждый, каждый рабочий день учились слету выделять противоречия, логические ошибки, увод от темы, всяческие манипулятивные приемчики, словоблудие и прочее, чтобы сразу среагировать, чтобы дойти до важного, чтобы не поддаться, чтобы действительно разобраться, чтобы из всего этого получился приличный текст.
Естественно, мы вычищали все это из наших внутренних разговоров - а как иначе. Иначе как минимум бесполезно, потому что не сработает, а вообще-то просто дикость.

А потом я начинаю говорить с людьми не из редакции и снова вижу все это пышным цветом. Не говоря о том, что я просто оказываюсь не способна донести свои мысли. Потому что сколько бы я ни говорила про круглое в привычной мне культуре общения, человек напротив меня по непостижимой мне логике слышит про какое-то теплое.

С тремя ближними по отдельности поделилась я этими соображениями. Все трое незнакомых между собой моих прекрасных ответили абсолютно одинаково: "Вот поэтому я и не общаюсь с людьми".
Что с этим делать, я пока не решила.

---

"Новое время года приходит внезапно, одним скачком. Вмиг все вокруг меняется, и тому, кому пора уезжать, нельзя терять ни минуты".

К Коломенскому я подхожу со сдержанным интересом - я видела тебя уже почти в каждое время и подвременье года, каждый раз мое сознание встает в тупик, когда пытается понять, как одно место может так меняться за каких-то несколько десятков дней - удивишь ли ты меня в шестой раз.
Естественно, через несколько шагов невидимые воды парка смыкаются над моей головой, и в шестой раз я пропитываюсь этой новой ноябрьской водой, как губка, и право слово, снова уверена, что не может быть ипостаси лучше, чем та, в которой плыву сейчас.

После холодной и потерявшейся в мороси Москвы Калининград тепл и покоен, после хаотического сна последние двое суток по полтора-два часа я не очень способна на эмоции, но я вижу белый маяк прямо посередине города, останавливаюсь как вкопанная и уже уверена - даже если на этом маяке начинается и заканчивается все прекрасное в этом городе, я уже буду его искренне любить. Когда высплюсь, конечно.

Аккуратные елки и плющ во всю стену из большого окна кофейни - на покой и умиротворение я способна даже тогда, когда не способна на другие эмоции.

Время уходить, чтобы вернуться тем, кем мне больше понравится переживать еще одну темную зиму.

---

Ой, предыдущий пост,которого здесь уже нет - случайно опубликовалась пачечка цитат из "Гарри Поттера и методов рационального мышления". Дурацкая привычка хранить цитаты тут в черновиках.

Перечитываю, пользуясь случаем - горячо советую всем, кто еще не читал, если такие еще есть.

---

Ребят, извините, я еще раз.

В основном люди вокруг меня ни о чем не упоминают - и в самом деле, с какой стати.

Но некоторые в какой-то момент спрашивают тревожно и бережно - "У тебя никто не погиб?"
"Нет", - говорю, и некоторое время недоумеваю, зачем вообще это спрашивать. Пока не понимаю, что на самом деле они искали разделения.

У Ирины Юрьевны знакомая потеряла дочь. У Славика погибла однокурсница. Почему-то все это звучит ужасно нелепо. Какое-то недоумение, что ли.
В который раз думаешь, какой маленький город Петербург и как мы все на самом деле здесь повязаны.
Думаешь, сколько людей так же как ты читали, торопясь, список погибших, ища знакомые имена.
Почему-то вспоминаю, сколько человек справилось обо мне в то утро, когда я оказалась в Москве в день терракта на Лубянке. Все это очень странно. Как будто пространство становится сжатым и герметичным. Как будто вы все были немножечко там.

Я иду вдоль набережной Невы и над моей головой, высоко в темном небе, медленно движется призрак горящего самолета.

---

Весь день я злюсь в глубине души.

Огромная трагедия, кто же в здравом уме будет спорить. Но две сотни человек на борту погибшего самолета всегда беспокоят всех в миллионы раз больше, чем тысячи людей, которые умирают в стране ежедневно, потому что <вставить причину> из-за разных мудаков - совсем не преступников. Приличных во всем, в том числе общественном мнении, людей. На место этих треугольных скобок за день передо мной всплывали десятки и десятки причин.
Читаю валерин текст на Медузе, плачу, но, проходя мимо бабушкиной комнаты и цепляя ухом кусок новостей, снова злюсь.

А в двенадцать ночи вдруг встаю, надеваю пальто и иду на Дворцовую. Иду и плачу.
Понимаю, что уже негде купить цветов, и даже свечи я не догадалась взять.
И плету в Александровском венок из кленовых листьев, отчаянно выискивая в слабом свете фонарей те, что еще не побурели. Через полчаса венок превращается в длинную гирлянду.

Приспущенный флаг на Эрмитаже бросается в глаза. Вообще никогда не замечала там флага.
Александрийский по периметру завален цветами, свечами и игрушками - от крошечных до огромных. Книжки. Примотанные скотчем к ограде стихи. Раскраска с цветными карандашами. Ракушка. Пачка крекеров. Улыбающиеся фотографии погибших. Люди в слезах.

"Четырнадцать лет, - вслух зачитывает возраст погибших мальчик лет девяти. - Восемь лет. Три года. Десять месяцев! Двенадцать лет. Девять лет. Тринадцать лет, - делает паузу, разозленно, - И все из-за какого-то гребанного самолета!"
Рядом молча плачет его бабушка.

Такие дела.
Берегите друг друга, пока живые.

---

Подкидыши. I. Ноябрь.

В каждом хуторе - по мельнице, обветренной и серой, как осиное гнездо, с тяжелым брусом-хвостом - чтобы поворачивать навстречу ветру. Мельницы скрипят, но поддаются.

В ноябре дети, чуя, как костенеют внутри ребер когда-то тряпичные легкие, взбегают по брусу и прижимаются теплой спиной к шершавой мельнице. Та не замечает и продолжает перемалывать ветер. Брус под детскими ногами становится моложе и пахнет смолой.

Дети накрепко закрывают глаза и представляют, что летят, через дерево чувствуя вращающиеся лопасти за спиной. Говорят, если ветер попутный, а рожь в амбарах тяжела, они поднимаются в воздух и улетают, теряя по дороге привычки и страшные сны. Те падают в землю, преют всю зиму, а на будущий год прорастают сладкой черникой.

Иногда ребенок исчезает вместе с мельницей. Почему - никто не знает. Тогда деревенские ворчат и ставят на пригорке новую, незаметно расширяя брус у корня - чтобы было удобнее стоять.

Дети распахивают глаза как повезет - кто-то в лесу, кто-то посередине речки, кто-то у другого хутора. Хрустевшие первым льдом легкие со временем становятся мягкими, как кошачья шерсть. Некоторые дети потом тоскуют и со временем становятся мельниками.
Некоторые приходят на речную мельницу. Эти тосковали о чем-то другом.

Говорят, один мельник летает по весне хуторами и забирает тоскующих. Но это сказки для пришлых. Каждый ребенок знает: если ушел - не возвращаешься.

И даже те, кто никуда не исчезал, открывают посеревшие глаза и спрыгивают с бруса чужими и легкими.

@темы: игры в литературу, морские дети

---

Впервые праздновала Хеллоуин - спасибо Каре и ее скрытому дню рождения, удивительным образом впервые прониклась всем этим вот.
В какой-то момент он почему-то перестал быть глупо глянцевой картинкой из чужой книжки чужого мира, каким был для меня всегда и обрел плоть, запах, ощущение, смысл.
И у Карочки было очень хорошо - красный свет, тыква, глинтвейн, имбирные пряники-осенние листья, желе и летучие мышки, костюмы причастных. И переместиться на кухню, когда в комнате станет слишком много незнакомых людей, передавать кальян по кругу - Граф, Соня, Бачер, Аланкун. Приятная тяжесть страйкбольного пистолета в руке, осень за тонкими окнами, в которую уже начинает понемногу вкрадываться грядущая зима. Что еще делать, если ярится нечисть, какой бы она ни была, как не смяться и пить горячий глинтвейн в кругу близких, в самом деле. Когда не можешь сказать "я сильнее", можешь сказать - "мне весело, а не страшно".

Ноябрь, время устраиваться уютнее в домах - маленький обжитый клочок посередине хаоса, жечь свечи и любить тех, кто рядом, а потом выходить на холод, все еще немного отдающий теплотой умерших листьев, и подставлять лицо грядущей зиме и темноте.

Сплю, болею, читаю - конечно, "Из праха восставшие".

Слушай, и я расскажу, как нахлынул этот прилив неверия. Иудео-христианский мир лежит в руинах. Неопалимая купина больше не загорится. Христос больше не придет, из страха, что Фома Неверующий его не признает. Тень Аллаха тает под полуденным солнцем. Христиане и мусульмане брошены в мир, раздираемый бессчетными войнами, которые сольются в итоге в одну огромную. Моисей не спустится с горы, ибо на нее не поднимется. Христос не умрет, потому что и не рождался. И все это, имейте в виду, крайне важно для нас, потому что мы суть обратная сторона монетки, подброшенной в воздух — орел или решка? Что победит — святость или нечестивость? Но видите ли вы, что главная проблема не в том, что победит, а в том, победит что-нибудь — или ничто? Не в том, что Иисус одинок и Назарет лежит в запустении, а в том, что большая часть населения уверовала в Ничто. Что не осталось места ни для прекрасного, ни для кошмарного. И мы тоже находимся в опасности, запертые в могиле вместе с так и не распятым плотником. Погребенные под обломками Черного Куба… Мир поднялся на нас войной. И они не называют нас Супостатом, ибо это наполнило бы нас плотью и кровью. Чтобы ударить в лицо, надо видеть это лицо, чтобы сорвать маску, надо видеть маску. Они воюют против нас тем, что притворяются — нет, уверяют друг друга, что нас нет. Это даже не война, а призрак войны. Уверовав в то, во что веруют эти неверующие, мы рассыплем свои кости во прах и развеем их по ветру.

Но видите ли вы, что главная проблема не в том, что победит, а в том, победит что-нибудь, или ничто?

---

Готовлю имбирный напиток на кухне Тай, мы смеемся, и я отчетливо вспоминаю, как с ней легко - это ее удивительное умение не выплескивать пиздец внутри себя на окружающих. Не уверена, что знаю кого-то, кто умеет это так изящно.

У Лисы светло и живо, а еще можно подняться на 20 этаж и смотреть с балкона, как город кончается лесом, тепло-оранжевым на солнце.
Почему-то вспоминаю, как были в снежной Москве у кого-то из Лешиных друзей - тоже балкон очень высоко, и лес начинается прямо от дома и тянется, сколько хватает глаз. Я сажусь на перила, он держит меня за коленки, и мое любимое - опрокидываюсь лицом в небо и забеленные кроны, вниз головой, зацепившись только ногами за перила, без страха и с восторгом.
Только на этих границах начинаю немножечко верить, что лес и город правда существуют в каких-то близких мирах.

Выходя из вагона метро, на мгновение чувствую, как дышат теплые ребра-своды станции, как бухает под землей огромное сердце, перегоняя тепло.
Поднимаюсь по эскалатору и представляю всех едущих параллельно вниз с крыльями. Люди с крыльями очень красивые и трогательно-нелепые, потому что тотальную бесполезность такой системы понимаешь очень ясно.

"Сирокко" - слышу негромкий окрик почти рядом с ухом посередине улицы - отрываю глаза от книжки и вижу девочку с белыми волосами. Говорит, что читает меня, пушистые ресницы и большие глаза, я теряюсь и немного виновато улыбаюсь, хочу взять в охапку и напоить кофе неподалеку, но даже не успеваю предложить от растерянности. "Я только хотела пожелать хорошего вечера" - говорит девочка с белыми волосами и растворяется в потоке людей на узкой улице, внутри меня остается тепло.

Стараюсь не разболеться.
Сочиняю понемногу в голове. Мир потихоньку оперяется.

---

Briefly.
(тем, кому интересно, как мои дела, посвящается)

Вправили 12 позвонков и еще две херовины в шейном и поясничном, освободили пережатые сосуды в шее. Организм был настолько шокирован, что немедленно впал в истерику, плакала и смеялась одновременно, ничего не могла с этим сделать, врач отпаивал коньяком с шоколадонькой.
Пока спина встала в 15 тысяч, то ли еще будет.

За 4 нерабочих дня успела впутаться в подкаст, в ролик по Окульте, в открытый философский факультет, в вычитку текста, купить из денег, которые предназначались на платьишко моей мечты, билеты в Калининград.
Ни о чем не жалею, но как перестать впутываться во все подряд (и сшить себе, наконец, платьишко) - вопрос всей моей жизни.

Соечка крутая, не перестаю ей гордиться.
Имичка крутая, не перестаю ей гордиться.
Вообще горжусь моими друзьями.
Разговоры со старшими и многомудрыми полезнее всех лекций мира, как обычно.

Как-то так)

---

Хожу по улицам и не тороплюсь. Смотрю на воду и как переливается иней на листьях.
Слушаю умных людей в интернете и вживую.
В мою голову постепенно возвращается текст.
Мне надо передохнуть.

Меня уже столько раз спросили, почему я ушла, что когда-нибудь я напишу об этом. Пока я отвечаю, что из-за больной спины. Это правда, но на самом деле только форсировало уход.

Я по-прежнему люблю свою редакцию бесконечно, а своих главреда и глав-главреда - тем более, но время разбрасывать камни и время собирать камни, все дела. Всю жизнь я учусь выбирать главное-главное из всего - кажется - равнолюбимого, и без сожалений расставаться с остальным.
__________________________

Мне очень часто кажется, что я некорректна в том, что пишу сюда в основном только хорошее-хорошее. Это все очень уплощает и искажает. И еще иногда меня ставят в тупик некоторые фразы и вопросы, которые я слышу от моих постоянных читателей.

Важное.

Я очень люблю свою работу. (можно я не буду писать "бывшую", потому что это абсурдненько звучит). Я много говорю про то, какая у нас чудесная редакция. Как мне интересно работать. Как многому я учусь.
Это охрененно сложно. Я работала считайте что каждый день по 10, 11, 12 часов. (Рекорд, кажется, был 15 или 17). Я постоянно была под прессингом того, что каждый день мне нужно было писать текст на топ-топ. Большой, основательный, важный. При том, что достаточно актуальную тему для него можно было только искать два, три, четыре, пять часов. Это было очень трудно для меня. У меня не было возможности работать над темой несколько дней. Это ужасно обидно.

Я писала о том, о чем, на самом деле, не особо хотела бы, чтобы читали люди. То есть нет. У меня не было желания, чтобы это читали - вот вернее. Поэтому я ни разу не упомянула здесь, куда я пишу. Хотя мне ни разу не стыдно за то, что мы делаем, мы вообще-то молодцы, причем на удивление честные молодцы.

У меня очень уставали глаза и очень болела спина.
Я почти ничего не успевала кроме работы.
Я почти перестала читать.
Я почти ни с кем не виделась.
Я почти перестала ходить в музеи.
Я не слушала лекции.
Даже не столько потому что так катастрофически не хватало времени, а потому что тотальная переполненность информацией, которая не дает больше места. Наши резервы ограничены. Мои резервы ограничены.
Поэтому я довольно давно не читаю социальные сети, не говорю по телефону и всеми способами снижаю информационный шум. Но все это время по 10-12 часов в день это тоже было моей работой.

Мне было очень трудно, я очень старалась и да - все это того стоило.
Я действительно ни о чем не жалею и по-прежнему считаю, что мне феерически повезло с моей работой. Потому что это того стоило - я очень осознанно говорю эти слова.

Все дается трудно, если делаешь это хорошо. Во всяком случае, мне. Любая работа. Отношения. Дом. Трудно - но не тяжело, это важно.
Если дается легко и "само собой" - это повод забеспокоиться. Наверно, чего-то я не доделываю.
Наверное, я могу больше.
Но пока я понимаю и помню, зачем я все это делаю, и понимаю, что все стоит этого "зачем", я спокойна.Пока это отдает мне сторицей.
Я не очень верю в талант, вдохновение и прочую штуку. Я знаю, что ничего "само собой" не устроится, если до этого много и долго не херачить. Я знаю, что "нормально делай - нормально будет". Я знаю, что страдашки и чувство вины - последнее, что стоит вплетать в свою жизнь, потому что бесполезно и вредно, и постепенно учусь этого не делать.
И стараюсь.
Иногда что-то получается. Иногда нет.
Но завтра будет лучше).