Ладно, что тут у нас.

Я зажигаю третью адвентовскую свечу, вынимаю из духовки еще противень имбирных печенек, аккурано выстругиваю на руках старшую палочку для ребенека, даю оленю глаза, завариваю себе ройбуш.

Параллельно с традиционным зимним Хегом (на этот раз перечитываю "Детей смотрителей слонов", но уже скучаю по любимой "Тишине") и Кузанским (вдруг скучаю про Ники Каллен, кстати) читаю по совету Поля "Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме" Ардент. Читаю понемногу, в основном в транспорте или просто на ходу, думаю и осознаю много. Кроме прочего - этот вечный, бесконечный вопрос "а как бы ты поступил на их месте?". Вопрос, перед которым я стою, сколько себя помню. Как бы ты поступал в блокадном Ленинграде? Как бы ты поступал в немецкой оккупации? Как бы ты поступал в тридцатые годы? На сколько бы хватило твоей стойкости?
Всегда очень страшный вопрос, который был для меня всегда личным мерилом человечности. Допустимого и недопустимого. И, думая об этих предельных условиях, всегда на самом деле знаешь, что можно быть только неумолимо честным с собой и бесконечно тренировать собственную честь в самых маленьких мелочах, потому что в каждой, самой крошечной трещине в этом стекле совести - потенциал окончательного слома.
Соответствовать собственным меркам почти невозможно. Но всегда можно стараться.

Здесь тот же вопрос в других декорациях. Как бы ты поступил тогда, "когда самоубийство честнее всего", - привет, простите, Шевчуку, который всегда в моем сердце. И где границы ценностей.

Всегда любила диалог Платона про ночь перед казнью Сократа.

Я так мал и необязателен, я так мало делаю и, наверное, так много могу, как каждая из тварей Твоих, как мне справиться со всем этим?

Когда-то я временами мысленно разговаривала с моим строгим крылатым с мечом.
Теперь почти овеществленное чувство, что ты, хм, не то что не на своем месте, но валяешься где-то у подножия того зиккурата, который весь - твое место, неизбывно глядит прямо в глаза почти всегда без всяких разговоров.

Я зажигаю третью адвентовскую свечу, включаю на повтор A song for a stormy night - когда-то в одну зиму каждый вечер я засыпала под нее, думая о северном море, тяжелой работе, высоких ледяных волнах, маяках и штормах.
Мне всегда так хорошо от этих мыслей.
Вопрос, "кто я на самом деле?" так же неумолимо стоит передо мной всегда, но последняя неделя адвента - одно из лучших времен для него.

---

Про разное понемногу.

Зажигаю вторую адвентовскую свечу, вырезаю простеньких олеников - украшать рождественский стол, думаю, как много нежности во мне к моим дорогим друзьям.

В кои-то веки готовлюсь к Рождеству действительно заранее, а не как обычно - планирую время, делаю красивые штуки, пишу в специальный блокнотик, что приготовить на стол, насколько заранее, и что не забыть купить, придумываю, что делать с котанами. Даже гусей (видимо, снова не обойдемся одним) буду заранее заказывать. На самом деле это, конечно, все отличная практика ивентотворения, с которой я наконец освоилась и собираюсь использовать во благо не только раз в году.
Во всей этой подготовки радости едва ли не больше, чем в самом Рождестве, кончено.
Все это предвкушение и любовь к тем, для кого я все это делаю.
Составляешь вот список покупок, думаешь обо всех этих родных людях и хорошо очень.
Рождество - все еще способ сказать "спасибо".
_____________________

Недавно смотрим второй сезон Stranger Things c Аланкуном, Сонечкой, Малявой, нашими дурацкими шутками, кальяном и неловким уруру.
Собираемся всегда раньше, Соня, например, готовит глинтвейн и курицу, я режу треугольнички, Аланкун играет на гитаре, все очень домашне и еще пронзительнее после месяца асоциальности.
"А это специальная сцена, чтобы Кэтичка не очень расстраивалась".
Я, конечно, очень не рада лавсториз (почти всегда люблю истории про дружбу и крайне редко - про любовь) и самоповторам, но вообще-то хороший сезон (и отличный Стив!).

А сегодня собираемся в Локусе - говорить о смыслах и феномене Гребенщикова, о новой игре Динки и Саши, и, конечно же, петь песни. У нас четыре гитары, две флейты, маленькие барабаны, губная гармошка, все время мира и единый контекст. Живые и мертвые, порт, коммунальная кухня, война и золотой город; попытка говорить о непознаваемом и общая иллюзия того, что мы все его одинаково понимаем, хотя конечно же нет (но это неточно), и очень много цитат, которыми можно пересыпать речь бесконечно и играть со смыслами. В каком-то смысле игра конечно же уже началась, и никогда не закончится, как так и не закончились для нас ни Гигантомахия, ни Антропография.

По рождественской акции Lux Express я конечно же покупаю сколько-то километров счастья - и в январе меня ждет берег Пириты, кофе у больших окон, выходящих на Ратушную и новые сказки, в феврале - Суоменлина, звучащий памятник Сибелиусу и лучшие в мире коричные булочки на бывшей лодочной станции, а в марте я попробую все-таки подружиться с Ригой, а то что же за дела.
А мой любимый и нелепый Вильнюс будет все же летом, как я и обещала чудесному Игнасу.

Очень люблю мою Прибалтику. Мы все еще выросли на берегах одного моря, так или иначе. Готова ездить бесконечно и туда, и в Прагу. Еще надо увидеть фьорды, Гауди, Италию и океан. А так мне вполне хватит моей маленькой прибалтики, скандинавии и Праги.
"Я был бы рад жить там, но сердце мое пахнет, как Невский проспект".

И все это хорошо.

---

Здравствуйте. Меня зовут Кэти и я обнаружила, что люблю мультик Frozen, вернее, историю Эльзы. Я бы могла загнать про выход за границы вещей, Розанова и Платона, но лучше скажу, что уже второй день думаю о том, что неплохо бы посмотреть его в какой-нибудь славной компании с глинтвейном и уруру.
Или, возможно, какой-нибудь другой милый зимний-околоновогодний фильм, но, если честно, не могу вспомнить ни одного, кроме "Реальной любви" , который я все равно буду пересматривать, пока буду плести венки.

Что думаете?
Вероятно, я даже печенек имбирных испеку)
(Но это не точно)

Отправлено из приложения Diary.ru для Android

---

На меня тут накатило воспоминаний.

Мелькнуло в ленте имя Бланта, подумала, откуда он в моей голове, открыла поиск по имени, первой вылезла You're Beautiful. И так ярко вспомнилось - 2004 год, лето, утро у соседей после нашей гулянки - кажется, первой и последней, когда у девочек уехала бабушка и мы с Виталиком (не помню про Артема) отпросились переночевать у них. Я плохо помню, что было ночью - мы танцевали под радио, пили отвертку (которая в железных банках продавалась), и вообще хотели чтобы как в фильмах. Наверное, было весело.
А резко и ярко я помню утро, когда я проснулась раньше всех, убиралась в чужом и на самом деле почти родном доме (сколько раз мы здесь играли в карты, пока шли дожди), мыла посуду, а в окна било солнце, и было лето, и все спали, и все это солнечное, ясное и счастливое августовское утро было целиком моим. А по радио играла You're Beautiful и было так бесконечно переполненно.

Очень хрупкое все - в общем-то, это было последнее лето нашей соседской детской дружбы (по три месяца в году, пока каникулы), следующим мы рассоримся окончательно, очень больно и обидно, как ссорятся подростки, стремясь уязвить друг друга сильнее, и так никогда больше и не будем общаться толком.
И все равно унесем с теплотой наши хрустальные детские замки, костровище, гадания, гнезда на деревьях, велосипеды, ночи на Ивана Купалу, игры во Властелина колец и конечно наши придуманные в глубоком детстве вселенные, которые давали столько возможностей играть.
В конце-концов, мы гуляли вместе с моих пяти лет и до пятнадцати.
Помню только хорошее, на самом деле.

Хорошо, что это было и хорошо, что закончилось, без тягостного обязательства общаться с людьми только потому что вас связывает так много прошлого.
Каждый раз обрывала их попытки встретиться и пообщаться, хотя они отличные, конечно.
Иногда машу рукой, когда иду мимо их дома за водой, и кто-нибудь на участке.
У Ани двое уже больших детей, Люба развелась и вернулась из Москвы, работает воспитательницей.
Пусть все останется таким, каким было тогда.

---

Ладно, сколько можно в черновиках валяться.

Дорогая Кэти.

Рисуй больше.
Не бойся фотографировать.
Тем более писать.
Приучись пользоваться скайпом. Это работает.
Ежедневник - годно. План на неделю - тоже.
И таймер на дела.
Медитируй. (Ретрит вообще тоже бы не помешал)
Устраивай стиховечера. И что-нибудь еще.
Два раза по 16 батман тандю лучше, чем один раз по 32.
Разговаривай с людьми. (или нет)
Пиши людям, когда хочешь им написать. Хотя бы временами.
В любой непонятной ситуации вспоминай горы.
Сходи к кардиологу.
Организуй рабочее пространство удобно.
Залив в часе от твоего дома.
До конюшен можно ехать на электричке.
Облепиховый чай крутой.
Записывай то, что хочешь сделать.
Соприкасайся с миром чаще.
Ешь творог, высыпайся и будь честной.

Самое темное время года - самое настоящее. Доброй дороги.

---

Начинаю потихоньку выбираться из кокона, вот сегодня чудно пообсуждали Маршака - и в контексте талмудической традиции (этот неловкий момент, когда едва ли не большая часть твоих знаний по предмету пришла из ролевых игр этого сезона), и в контексте происходившего в 20е 30е годы, и через литературоведение, и через Брехта, и вот это все. А потом идем с Сашей, его прекрасной супругой и Карабановым в булочную-кофейню (они хором кричат мне через весь Большой проспект Петроградки, когда я ухожу со встречи раньше), и вдруг страстно дискутируем про Аристотеля, и сюжетостроение, и литературные традиции, и театр.
И пирог с рыбкой тоже отличный. И возможность периодически устраняться из разговора и слушать, как умные люди говорят помимо тебя, и включаться только когда загораешься.
Думаю, что давно не навещала моих котиков-профессоров. Этот задорный мир идей, и привычные разговоры
на пестрых кухнях, все такое родное.
А потом возвращаться домой и снова резать свои треугольнички на дереве.
Все это в конечном счете всегда давало вдохновение к жизни.

---

Что еще сказать.

У меня какой-то изолированный от общества ноябрь - с одной стороны, передозировка общением от поездок в Москву и массовым почти единовременным приездом моих дорогих московских друзей в Питер (а если я стану твоим московским другом, мы будем чаще видеться? - вопрошает мой дорогой буддист, и я ворчу про переполненность орбиталей, хотя вообще-то у него есть все права возмущаться), с другой - я вообще-то действительно много учусь и периодически работаю, с третьей - ноябрь всегда время, чтобы побыть наедине с собой.

Хожу по улицам, режу тренировочные деревяшечки и слушаю параллельно арзамасовские лекции, варю крепкий кофе, не могу оторваться от чертежей готических орнаментов, стараюсь следить за здоровьем, подорванным работой в редакции и восстанавливать привычку есть, окончательно потерянную там же.
Офтальмолог вот порадовала тем, что у меня не падает зрение, а просто в край уставшие глаза, которым нужно давать передышки, делать гимнастику и вот это все.
Стараюсь все делать и прямо становится лучше.

Хочу в Порвоо и Таллин, но все еще Москва была слишком недавно. Вспоминаю Прагу, Прибалтику, и как бьют волны в шторм на Суоменлине, и от этого тоже хорошо.

Хотя вот завтра пойду к Аланкуну смотреть второй сезон Strange things. Я даже у него не была недели три, чего уж говорить.

На самом деле я пишу много длинных постов в голове, и даже рассказы разной степени дурацкости последнее время часто сочиняются, но записывать это так и не записываю.
Вот в инстаграм разве что регулярно что-нибудь сую.

К Михайловскому замку привязалась ужасно, дальше некуда.

Стараюсь быть молодцом, не забываю про апельсины и глицинчик, устаю.

Какая-то такая сводка с полей. Как ваш ноябрь? Эй, серьезно, в этом посте не было ровным счетом ничего интересного, но вы его зачем-то дочитали. Давайте теперь поговорим).

---

Немного про булочную и много про детство и Петербург

Рядом с моим домом живет булочная из новой маленькой сеточки "Ленинградские булочные", и я не знаю ничего про остальные, но эта радует мое сердце бесконечно. Кто бы ни делал ее, он или вырос в Ленинграде, или у него очень хорошо с интуицией. Потому что в довольно простом оформлении есть много неуловимого, что делает ее действительно очень своей и как будто действительно ленинградской, в отличие от большинства других очень славных мест, которые все равно больше скандинавские или европейские, хотя и весьма логично втягивающиеся в город.
Люблю сидеть здесь с кофе и чем-нибудь еще (не лучшая кофемашина, но вообще вовсе неплохо, да и стоит весь ассортимент со всякими латте и сиропами не дороже 75 рублей), смотреть на людей, которые приходят - интересно одетые, самых разных возрастов. Разновозрастность - вообще отличный индикатор того, что место действительно хорошо подходит городу. Молодые девчонки с расписными, увешанными цацками рюкзаками, пожилые старушки в аккуратных шляпках, лаконично одетые девушки. Колоритные мужчины и звонкие мальчики.
Еще отличная продавщица. Да и вообще хорошо здесь быть.

Здесь чувствуешь, как все тянется из прошлого и продолжает его.
__________________
Я выросла в Коломне, между Верфями, Семимостьем, Александровским садом и Невой. Это были девяностые, мы с родителями жили на 20 квадратах в коммуналке с ужасными условиями, отваливающейся штукатуркой и выкрашенными во всех "местах общего пользования" жуткой масляной краской стенами, дверьми, паркетом и мебелью, нам едва хватало денег на какую-то еду (бутерброд с тоненьким куском карбоната на Новый год, спред вместо масла, куриные ноги вместо мяса, первую в жизни шоколадку подарили в четыре года на день рождения гости), одежду передавали от дочки маминой подруги, когда та из нее вырастала, под окнами иногда стреляли (правда, труп я видела только один раз и старательно обошла его стороной по дороге в школу).
Родители бесконечно любили друг друга, бесконечно занимались мной и все это было очень, очень счастливое время.

Поначалу я общалась с детьми из соседнего двора - там была большая деревянная горка и больше места, поэтому все водили детей гулять туда. Меня выпинывали, потому что "надо дышать воздухом, оторвись от книги хоть ненадолго!". Обычно я какое-то время наблюдала за играющими детьми, выбирала девочку, которая больше всего мне нравилась и подходила к ней с детским "Привет. Давай дружить". Мы дружили этот час, потом я уходила домой и забывала о ней.
Я лучше всех во дворе прыгала в "классики", а сложные связки в "резиночку" мне так и не объяснили. Я и не спрашивала - в нее играли девочки постарше - только наблюдала.

Потом я подросла, меня очень рано перестала конвоировать бабушка, я осталась предоставленной на улице самой себе, начала исследовать соседние дворы и почти сразу растворилась в отныне и навсегда своем городе. Другие дети больше не были мне интересны.
У меня были деревья, на которых можно было подолгу сидеть, думать или читать, и никто тебя не видел, был огромный заброшенный дом с провалами вместо пола, осыпающимися лестницами и детским сокровищем - мешками белой известки и обломками красными кирпичей, которыми можно рисовать на асфальте.

Потом я еще подросла, люди практически исчезли из моей жизни (кроме, пожалуй, двух соседок на даче), зато во все стороны развернулся город, который можно было пройти дворами насквозь, почти не выходя на улицы, и каждая вторая крыша была моей. В моей школьной жизни было мало радости кроме сцены, книг и долгих одиноких прогулок. Они всегда были пленительными и волшебными.
Относительно последнего мало что поменялось.

Я не запоминала улицы, но четко ориентировалась по рекам, которые становились пешеходными каждую зиму. Только в радиусе десяти минут ходьбы от моего дома было четыре реки, четыре канала (пять, если считать ново-голландский) и еще один засыпанный, и недостижимое море прямо за верфями. У меня не было телефона и никто не знал, где я, когда я гуляю. Это было особенно чудесно - в мире не было никого, кроме меня и города.

Он конечно вырастил меня, был моим домом всегда, был мне за семью и за друзей (он и еще лет в 16-17 Юрий Юлианович в наушниках), был моим якорем в самые черные времена и всегда из всего вытаскивал, но наверное, так всегда бывает с городом, в котором ты вырос.

А улицы, конечно, бывают параллельные, перпендикулярные и Кронверкский проспект.

О чем это я.
Да, булочная вот славная.
Ленинградская.

@темы: Петербург, пешком по тротуарам

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Никогда не крась свои вещи только потому, что у тебя осталась краска - говорит папа Муми-тролля.
Это очень важно.
Никогда не крась свои вещи только потому, что у тебя осталась краска.

Мне очень нужно прыгнуть этой зимой выше своей головы, я боюсь, что не справлюсь, но все-таки очень стараюсь.

Выбор ведь только один: или путь, или страх пути, - пишу я пять лет назад, и мало что поменялось для меня, конечно.

Перечитывать старые записи очень странно. Я часто делаю это довольно хаотично и бессистемно. Этому дневнику девять лет, и пока я не пошла работать в дорогую редакцию, я писала здесь ежедневно. Времени хватало, а поймать в слова и сохранить хотелось очень многое.

"Все в мире имеет исток. Видя корни, ты видишь суть. Видя суть, ты одушевляешь мир. Одушевляя мир, ты одушевляешь себя".

На некоторых постах я думаю, что раньше писала лучше, чем сейчас. На некоторых - что я уже наверное сказала все, что хотела. На некоторых удивляюсь, как же эти очевидные вещи, которые, кажется, неотъемлемы, как дыхание, были когда-то новыми и захватывающими. На некоторых фыркаю, что за чушь - но последнее все же чаще относится к первым годам. Хотя и дальше не без этого.
В конечном счете важно помнить, откуда ты пришел. И как.

Сидя в Хельсинки в самой лучшей в мире кофейне, я смотрела на плещущуюся за небольшим окном темную воду, отогревалась теплом и глёгом и неторопливо писала:

"Я хочу, чтобы ты помнила.
Стоит давать дорогам вести тебя, но никогда не перекладывать на них ответственность за твой путь.
Мироздание - это реакция на твой выбор, а не наоборот.
И при этом рано вставать и делать положенное.
Чувствовать мир до корней. Это дает осмысленность и силу.
Не бояться сочинять сказки.
Добрые вещи из дерева - это хорошо.
Изучать историю предков. Не как последовательность фактов, но как мировосприятие.
Делиться своим.
Принимать чужое.
Впускать в себя большое.
Принимать людей сразу.
Помнить о море".

Еще очень видно, как со временем расширяются мои жесткие границы privacy. Как в отношении себя, так и в отношении других. Что, кажется, взаимозависимо с возрастанием моей любви - кажется, что парадоксально, но на самом деле нет.

Когда-то ты переступаешь ту черту, за которой все становится любовью.
А, значит - бесспорным.
А, значит - принимающимся тобой.
А, значит - светом.

И ты идешь один по огромному миру, теплый и счастливый, и тебе уже не страшно, не тревожно, не мятежно, не темно, не запутанно, не зыбко.
Хотя еще острее, прозрачнее и хлестче бывает больно, яростно и тяжело. Но уже тысячу лет - не про себя.

И любовь, как способ вернуться домой.

На трассе, чтобы не надоедало рассказывать одно и то же разным водителям, я часто беру какой-то из изолированных кусков моей жизни, и рассказываю его. То про преподавание, то про журналистику, то про колледж, то про СПбГУ. Иногда про джигитовку и конюшни, иногда про вокал, иногда про танец, да мало ли... Получаются совсем разные истории. Когда я их сравниваю, то сама удивляюсь, насколько разные. Мой внутренний критик брезгливо считает, что это называется только неумением доводить дело до конца.
Дорогой внутренний критик, проблема конечно в том, что конца нет ни у одного дела, и совершенно непонятно, как с этим всем жить, когда любишь все сразу. И не только.

Для меня всегда было принципиальным стремление к гармонизации и к уравновешиванию. Из серии сократовского "посидел - почитал книжку, пошел - поработал в огороде".
Искусство уравновешивается бытом. Абстрактные штуки вроде музыки или литературоведения - конкретной работой с деревом или с другим осязаемым. Мозговые штуки - физической формой. Жизнь в городе - работой с землей, травами, пониманием деревенского быта и хотя бы каким-то соприкосновением с ним. И так далее.
Все должно иметь противовес. "Научите меня фуэте и бурению скважин".

Дорисовываю открыток для сюрприза, доперечитываю "Школу в Кармартене", дошлифовываю подставку под вешалку, дослушиваю очередной арзамасовский курс, перепаиваю наушники и надо бы еще прибраться. Неплохая вообще суббота.

А потом, когда доубираюсь, будет время идти на Неву, пить воду из бокала и продолжать укладывать в голове, что и как я собираюсь делать со своей нелепой жизнью.

Никогда не крась свои вещи только потому, что у тебя осталась краска.

@темы: I inside and up

---

С Никольской спускаюсь на площадь революции, потом иду мимо Большого, по улице, которая называется "Кузнецкий мост" (как вообще можно назвать мостом целую улицу?), по Рождественке, Неглинной, Петровскому и Страстному.
Я иду по всему этому, очень смотрю и слушаю, и вообще-то где-то здесь понимаю, почему многие видят мой Питер как "серый", "унылый", "холодный", "тяжелый", "монотонный" и какие там еще традиционные эпитеты обычно идут. Какой это вообще взгляд о другом и про другое. И объяснять, почему для меня он никогда не был таким - пожалуй, попытка ровно того же порядка, что объяснять, почему я люблю ноябрь.

Приехав в Москву, я пишу двум людям с вопросом, куда бы мне сесть. Мне нужно, чтобы было уютно, чтобы хороший вид из окон, чтобы удобный стол и чтобы меня никто не трогал. В общем, чтобы я могла спокойно нарисовать открытку и порадоваться тому, что я в Москве.
Оба очень долго не появляются в сети, хотя по логике должны бы, я мысленно поднимаю руки - "ладно, ладно, дорогая, веди сама".
На нужное кафе, идеальное по тз, набредаю очень быстро. Вскоре отвечает Зоя - советует, конечно, именно то место, где я сижу.

Когда я прохожу по Рождественке, мне вдруг ясно кажется, что внизу течет канал. Совершенно точно должнен быть. Я удивляюсь - в моей голове в Москве только три реки: Обводный канал (Обводной, да), Яуза и сама Москва-река, но конечно же спускаюсь. Вместо канала обнаруживаю бульвар, который все еще кажется немного рекой и называется Неглинной улицей. Шучу в чатике - мол, я все поняла, в Москве вместо рек бульвары. Тут же мне расказывают, что Неглинка - это река, которая убрана в трубу и течет здесь где-то под землей.
Я очень смеюсь - мой внутренний речной компас не подводит.

По времени мне уже пора искать метро, сиреневую ветку, но если я правильно все понимаю про наши нынешние отношения с Москвой, метро само найдется тогда, когда нужно.
Вскоре буквально втыкаюсь в лестницу на Пушкинскую. Проверяю. И действительно - сиреневая.

Я улыбаюсь.
Все правильно.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Ты пьешь воду. Из бокала. Ничего не меняется!", - первое, что говорит Соечка, когда я включаю камеру.
На самом деле с ума сойти, конечно, если подумать, как все поменялось.
Кто бы сказал нам, например, семь лет назад, что в 2017 году Сойх будет работать в крупной корпорации и жить в Нью-Йорке, а я как раз все брошу и пойду учиться в ПТУ.
Впрочем, я никогда не думала, что могу предсказать, чем и где я буду заниматься даже через пару лет, чего уж там.

Мне кажется, это было чуть ли не в последнюю нашу встречу в Питере - мы тогда планировали поехать на месяцок в итальянскую католическую общину, в которой какое-то время жил Калугин и очень тепло о ней отзывался. Потом Соечка уехала на выходные в Москву, нашла за три дня работу и осталась там, мне кажется, года на два. А потом на две недели улетела в Америку - и не то чтобы я не догадывалась, чем это с большой вероятностью кончится.

"А еще когда мне можно будет выезжать в Европу, я хочу все-таки съездить в ту общину. С тобой", - говорит она под конец разговора. Я смеюсь. "Конечно, поедем".
Есть вещи, которые не меняются, и это ужасно здорово.

@темы: Семья ^_^

---

"Ночь и день. Лето и зима. Время сева и время жатвы. Жизнь и смерть. Вот что такое Канун Всех святых, все вместе. Все едино."

В воскресенье я конечно танцевала в полную ногу на Большом самайне (спасибо Доброму), гуляла с Женей и Евой и дремала на кухне Юры под гитару, а сегодня - вот сегодня время быть одному.
Раз уж я как-то приняла и врастила в себя концепцию не Хеллоуина, но Самайна, (на самом деле Кануна всех святых, и тут конечно виноват в основном Бредбери), то со своими чудовищами я люблю общаться наедине.
Смотреть в лицо мягко приходящему самому темному и самому главному времени года - тем более.

"Когда ты сам и твои друзья гибнут каждый Божий день, как-то недосуг задуматься о смерти, а? Все время в бегах, некогда оглянуться. Но когда, наконец, ты остановился… — Тогда у тебя есть время подумать, откуда ты взялся, куда идешь. Огонь озаряет путь, ребятки".

То, чему я так давно учусь - давать себе время подумать. Всегда давать себе время подумать.


"Призвание", - все, что может мне сказать дурмстрангоколода на то, чем я сейчас занимаюсь. И всегда я знаю, что это только половина правды. Возможно, на меня в детстве наложили страшное проклятие - невозможность заниматься одним делом вместе с желанием делать то, что ты делаешь, действительно хорошо.

Мой дорогой главный редактор почти с самого начала называла меня стойким оловянным солдатиком. Потом солдатик стал лейтенантом, суть та же.
На эмблемке нашей маленькой гордой компании - Дон Кихот и ветряная мельница. В целом с осознанностью у ребят довольно неплохо.
Не то чтобы я тешила себя надеждами, что наша работа может что-то серьезно изменить. Я правда понимаю всю спорность. Но это никак не отменяет того, что чудовищно тяжело быть солдатиком, который развернулся и ушел с поля боя.
Периодически я думаю о том, что надо написать другому дорогому редактору - мол, вот я и освоилась, вот у меня есть темы, давайте-ка я с ними поработаю.
А потом я думаю о том, что не открывала новостные ленты и фейсбук четыре месяца, понятия не имею, что происходит в мире и в стране, и чудовищно, чудовищно не хочу этого менять. Эй, у меня два месяца не было (ну, почти не было) истерик из-за происходящего, я спокойно сплю ночами, я не хочу туда снова, стоп.
Внутренняя эмиграция входит в конфликт с моим осознанием себя, но пока мой мозг просто вопит о том, что это сейчас - единственный разумный путь.

Темное время - лучшая точка концентрации. Лучший взгляд внутрь. Лучшее время быть с собой и опять, снова переделывать, переплавлять, делать тверже и острее. И лучшая дорога к свету внутри.

На сегодня назначен Канун всех святых (конечно, фактически он не сегодня, но это не так важно), сегодня моей любимой забаве отведен целый вечер без остатка.
Пить чай, неотрывно смотреть в бездну, в тьму, в смерть, и думать о друзьях, о своем месте в мире, о делах, о том, что я оставляю за собой. И шагать туда, к краю вещей, где смыслы меняются.

"Что нигде, как над бездной, человеку нет уюта, что только над бездной можно пить чай, кажется невероятным. Но мы слышим легкий голос Розанова, задыхающийся от ровного счастья, и начинаем догадываться: неужели вправду человек может найти себя только на краю вещей, и другого родного дома, как там, ему нет? Только там он вспоминает, что умеет петь"

Хорошего ноября.

---

Пока как минимум семеро моих друзей из совершенно разных, не пересекающихся сфер жизни смотрели на Окси (Соечка, помните, что я вам говорила про взлет и фавор русского репа? Вы даже не представляете размах), я смотрю "Гранд-отель Будапешт" (об этом отдельно, восхитительное кино, давно мне не было так вкусно) и вяжу себе новые митенки - еще достаточно тепло, чтобы гулять во флиске и легкой куртке, но руки уже мерзнут.

Снова период радиомолчания - я пришла к выводу, что что-то больше не довольна собой, чем довольна, и пока переделываю то, что не нравится, как всегда молчу.
Зато очень удачно случился инстаграмм вместе с терпимой телефонокамерой - удобная и почти не занимающая времени упаковка всего в маленькие капсулки памяти, как раз на зубок.
Только жаль, что среди моих питерских друзей там почти никого нет, тем более на регулярной основе.

Люблю каждое из состояний года, но осень на чуточку больше.

Берегите себя там.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

В третьем часу ночи на дне рождения Динки уже начинаю засыпать и лениво думать о такси, как вдруг мы выруливаем на тему театра и дальше полтора часа с Ветром из Дождей, Сашкой и Охзаром обсуждаем театры и постановки, и режиссеров, и вообще все это, меня перещелкивает с модуса коротких баек и шуток на длинные пламенные дискусии, и разговор льется, как и должно.

Улыбаюсь, задерживая взгляд на Дашиной подвеске, которую вижу на ней не в первый раз - латунная ковбойская шляпа, крест, два кольца и табличка с надписью. Она перехватывает мой взгляд: "Нравится? Бери" и перевешивает мне на шею.
Когда-то мы познакомились с Дашей на динкиной "Гигантомахии", когда ушли с локации у Птицы гулять по петроградским дворам, читать друг другу стихи, говорить про город и фотографировать про него.
Крупные распечатки некоторых фотографий, для которых мы вместе искали тогда ракурс, и которые потом смотрели на нас со стен во время самой гигантомахии, до сих пор лежат где-то у меня, и я помню их, не разворачивая.

Ребята зовут на отличный проект в мае с детьми, я соглашаюсь сразу, и все становится еще лучше.

На Канонерке безвременье и спокойно, как всегда.

---

Ну вот ходила в местный маленький театрик на "Эндшпиль" нежно мной любимого Беккета. И все неплохо, и актеры прям молодцы. Но почему, откуда эта привычка ставить абсурдистов на таких сложных щах? В этом же весь смысл - в бесконечной игре, смехе, нелепости, в неожиданной сценографии, вот этом всем. Да, говорить про эти больные и сложные темы - но через слом привычного, через разрыв инерции восприятия. А не так.
Получилась нормальная драма, даже с верной ноткой трогательности, но это, блин, как будто Беккета добросовестно перевели на привычный язык.
Перевели неплохо, но, знаете ли, такое.

Зато выцепила наконец-то дорогого друга Злату, перед театром успели выпить вина с хорошим сыром и главное - обменяться историями, остались крайне довольны друг другом и вечером. А что еще, в сущности.

Вообще много хороших встреч - волшебная Лизалисенок приходит пить чай и говорить о Дурмстранге, очень теплая и распахнутая.
Шелест заходит за тем же, пока я делаю новую палку (красный с сиреневым, серьезно, что за адическое сочетание вообще) и параллельно рисует эскизы. " - О, а еще ведь можно сделать палку в виде шахматной фигуры... - Ферзя и коня. Это ультимная пара, которую я давно хочу сделать для Гофмана". (о ней же) "Вот только про эту пока не знаю, как будет выглядеть.. - Я знаю. Уже давно. Перестань!" - мы смеемся и обнимаемся.
Идем с ребятами пешком через Ваську и дворами капеллы, и вдруг ловлю редкую радость разговора с людьми, с которыми выросли в одном городе и примерно одном социокультурном поле - контекст, который не нужно объяснять. Бесценно.
Чуть-чуть не дойдя до места, где празднуют девятую годовщину свадьбы, разворачиваюсь и ухожу (слишком много людей!), но через некоторое время вспоминаю, что обещалась Динка, стремительно сворачиваю в словно возникшую из ниоткуда в стене крошечную идеальную кофейню (никогда тут ее не видела), звоню дорогому другу Динке и пью раф, качаясь на подвешенной на цепях красивой доске, пока она не придет меня забрать.

Сегодня созваниваемся по скайпу с Соечкой.
Я не слышала ее голоса пять лет, не считая волшебного видеопоздравления с маяком - все еще нет привычки говорить по скайпу, а разница во времени с Нью-Йорком неудобна, как ад.
У меня наворачиваются слезы, потому что невозможно.
"Вот я тут переслушиваю Калугина, вспоминаю, как мы с тобой его слушали, и все, - говорит. - Столько времени прошло, вроде все поменялось, но на самом деле вообще нет".

Но на самом деле вообще нет.

И мир лежит во мгле, и не кончается любовь.

---

И вот еще.
За что вот люблю моего персонажа с Дурмстранга, хотя во многом она и нелепая маленькая девочка - за умение четко посылать людей нахуй.
Не то чтобы я не умела этого делать. Если бы нет, я бы давно закончилась). Местами очень годно.
Но вот прямо не всегда.

Чем старше становлюсь, тем четче разделяется свое-чужое. Свои четко отделены от всех остальных двойной сплошной. Вот эти ребятки - любовь моя, мои родные, готова вкладываться в них бесконечно, быть с ними - счастье.
(Есть еще всякие пограничные отношения, но я сейчас не о том) Совсем чужие тоже где-то за другой двойной сплошной, я не отношусь к ним плохо, все они по-своему отличные, я просто не хочу пересекаться с ними и проводить с ними время.
Но есть еще много очень крутых не чужих, но и не своих людей, которые вроде всем ок, только из другой на самом деле вселенной. И, честно говоря, в моем идеальном мире мы общаемся с ними один день в жизни наедине несколько часов, а потом пересекается на каких-то общих тусовках, улыбаемся друг другу, иногда о чем-то разговариваем в компании и все.
Но многие все равно хотят общаться куда больше. Я стараюсь ставить берега, но у меня это редко получается достаточно уверенно. Потому что вообще-то нет никакого объяснения, почему нет, кроме "я художник, я так вижу". Нет, ты прекрасен, ты крутой и восхитительный, просто у меня (и у тебя тоже) очень короткая жизнь. И мы все знаем, на что ее нельзя тратить. И очень всегда неловко лавировать, чтобы человек не прочитал в моих отказах "ты неинтересный" или что-то подобное.

А Бьянка такая. "Эй. Нет". И все резко все понимают, причем обычно правильно, как ни странно).

Но я как всегда в процессе поиска идеального баланса в такой реализации честности, чтобы она приносила поменьше боли, особенно нелепой.

---

Я вернулась из Москвы, постигаю линейкой и циркулем готические орнаменты, покупаю свежеиспеченный хлеб в славной булочной совсем рядом, бук для заказной быстропалки на Ильвермони, варю кофе на вишневом соке, притаскиваю новую стамеску и обреченно думаю, что срочно нужно делать новое удобное место для хранения вещей. Каждую секунду радуюсь тому, что это все мой город, и я его, и я дома.

Чудесный мой пешеходный мостик разобрали для реставрации, через канал нелепо перекинуты два железных хребта, финэковские грифоны пока не появились, а Спас снова затягивают в леса. С последним, конечно, невозможно смириться - немного моей жизни выпало на его эпохальную тридцатилетнюю реставрацию, но я выросла в городе, который слишком долго ждал, пока снимут леса. Да и хорошо помню бесконечные прогулки с родителями неподалеку и рассказы о том, какая внутри мозаика и как я ее когда-нибудь обязательно увижу.

Много трогательного про город в Москве - вот я спускаюсь с вокзала в метро и впервые за все это время покупаю наконец, "Тройку". Что, конечно, жест символический, а не экономии - иначе она была бы у меня уже лет пять. Когда спускаюсь, ко мне подъезжает поезд, сделанный под "Красную стрелу". Я улыбаюсь - мы обменялись реверансами.
Хочу пойти в кофейню, но случайно заворачиваю не туда, успеваю поплутать, увидеть много волшебного и собрать каштанов, чтобы найти дорогу и дойти до кофейни ровно ко времени ее неожиданно позднего открытия.
А по дороге обратно на вокзал нахожу вдруг красивый ключ, из моих любимых, и поезд останавливается, как только я подхожу к нему.

Очень много такого.

С лета я все хочу написать пост про мои долгие и упрямые почти десятилетние попытки подружиться с этим городом из параллельной реальности и полюбить его, но когда прикидываю, какая это длинная и сложная история, раздумываю.

Яблоки, учеба и середина осени.
И ужасно много любви.

Ливень приходит ночью.